Итак, нить оборвалась. Единственное, чем можно было себя утешить – событием ликвидации очередной из орудующих в столице кавказских банд. Хотя почестей от начальства за эту ликвидацию ожидать не приходилось: на Филинова теперь падала тень высокой начальственной разочарованности, мне предстояло выслушать упреки в том, что, дескать, не раскусил лживую натуру заявителя, а кроме того, раненный моим опером чеченец оказался в данной ситуации абсолютно ни при чем: он дожидался на улице знакомую девицу, проживающую в том самом подъезде, рядом с которым находилась злосчастная ниша.
Парень попросту отличался излишней горячностью нрава и не поверил в статус перемазанного продуктами нефтепереработки Бориса, приняв его то ли за психа, то ли за хулигана.
Тем не менее прокуратура округа по поводу стрельбы возбудила уголовное дело, и Борю, согласно правилам, пришлось отстранить от дел, предоставив решать его судьбу юриспрудентам.
С одной стороны, правота его была очевидна: инициатором нападения выступал чеченец, кому предъявлялось служебное удостоверение, проигнорированное им. В деле также фигурировал нож. Но с другой стороны – огнестрельное ранение, нанесенное случайному прохожему. И кем нанесенное? Активным участником небезызвестной в прокурорских кругах банды в погонах, как расценивался законниками мой боевой департамент.
Впрочем, в дело вмешался Филинов, решивший не огорчать Администрацию открывшейся истиной, а, напротив, бодро доложивший о первом успехе расследования, аресте группировщиков и героических действиях личного состава, доведенного до крайней необходимости применения оружия в целях самообороны.
Из Администрации в прокуратуру полетела команда, и уже на следующий день Боре вернули ксиву и пистолет. Однако прокурор округа, заехавший к нам в Управление по иному текущему вопросу, решил, воспользовавшись моментом, выразить негодование по поводу действий моих сотрудников мне лично.
Секретарша проводила его в мой кабинет.
Был прокурор толст, страдал одышкой, то и дело вытирал пот с рябоватого лица, но голос его был властен, звучал непреклонно, и весь он кипел еле сдерживаемым праведным возмущением.
– Третий случай подобного рода злоупотреблений вашими офицерами в нашем округе за последний год! – пыхтел прокурор. – Учтите: в следующий раз вам это с рук не сойдет!
– Простите, я не расслышал, как вас величают… – начал я, и он немедленно протянул мне свою визитную карточку.
Я карточку принял, небрежно скользнул взором по тексту и – обмер:
Серосливов!
Вот и довелось…
– М-да, – молвил я, искоса приглядываясь к его лицу и понимая, что принятые мной за оспины рытвины на щеках и на лбу являлись наверняка следами от дроби, некогда угодившей в его физиономию из моего криминального револьвера. – С этими любителями пострелять – одни беды. Дорвались, понимаешь, до стволов, придурки! Я им холки намну, вы не сомневайтесь! Уроды моральные… А мне за них отдуваться! Я тут тоже еду на машине, обгоняю какой-то джип, а мне из него стволом грозят. Ну, соединился с гаишниками, те тормозят машину, а там – пьяный опер из ГУВД. Так ведь это… Из-за мелкой аварии можно жизни лишиться!
Я затаил дыхание. Пройдет провокация?
Серосливов задумался. Глубоко, аж лицо закаменело.
– Бывает в жизни, конечно, всякое… – промолвил, наконец, с трагической интонацией и провел кончиками пальцев машинально по боевым рытвинам на лице. Затем доверился хмуро: – В меня тоже, кстати, в подобной ситуации стреляли… Гад один.
– И чего? – заинтересованно спросил я.
– Да событие прошлое, чего там…
– Посадили? – настаивал я. – Гада?
– Он дробью стрелял, – сказал Серосливов пренебрежительно. – А у меня-то ствол табельный, «Макаров»… В общем, мало ему не показалось.
– И правильно! – поддержал я хвастунишку. – Да еще срок навесили негодяю, так? Какой, интересно?
Серосливов вновь призадумался, видимо, прикидывая, какую бы легенду мне выдать. Но ответил на удивление честно:
– Смылся, сволочь, с подписки… С концами.
– А как же дело? Ведь возбуждали?
– Ну, аннулировали инцидент, – неохотно ответил он. – Висяк был ни к чему.
Вот так! Значит, я даже не объявлялся в розыск. Кстати. Я ведь и не удосужился поинтересоваться, чем закончился тот знаменательный конфликт сторон… А ведь мог бы. И подмывало порою. А потом приходила мысль: «А зачем? Что изменит такая информация, когда я уже за чертой прежней жизни?» Да и боязно было, неприятно…
– И ведь где-то сейчас ходит-бродит этот тип, живет всласть, – вздохнул я.
– В Америку смылся, – объяснил Серосливов. – А мы тогда с их органами сотрудничали слабо. Вот сейчас бы мы его… В момент бы обратно намылили!
– Ну вот, видите… И вы в той ситуации за ствол схватились, – заметил я. – Так что и оперов можно понять, когда обстоятельства вынуждают…
Серосливов уяснил, что вляпался по неосторожности в ловушку. Поднялся из-за стола:
– Вы все-таки усильте воспитательную работу…
– Я благодарен вам за ваш визит, товарищ прокурор, – протянул я ему руку.