Главнокомандующие фронтами и заговор 1917 г.

Произошедшая революция, фоном которой на фронте служили убийства офицеров (прежде всего — Кронштадт), внесла сумятицу в умы командного состава. После Приказа № 1 неожиданно оказалось, что высшим руководителем в вооруженных силах стали комитеты, а не военачальники. Неудивительно, что львиная доля генералов, не пожелавших сразу же выйти в отставку, стала заигрывать с низами. Например, военный и морской министр Временного правительства, душа заговора, А.И. Гучков говорил о том, что разложение армии шло сверху, а не снизу: «Другой эпизод — с Брусиловым в Бердичеве, где его застала смена власти. Он умел говорить с солдатами и внушать к себе доверие. Там тоже проходила большая уличная демонстрация, и так как он очень быстро проявил себя сторонником нового строя, то он в этой демонстрации участвует, его на кресле в этой революционной толпе несут по улицам, окруженного красными флагами и даже под красным балдахином»^{356}. Странно, что это говорит именно Гучков. Никто более него не сделал, чтобы уничтожить российскую монархию, а вместе с ней и Российскую империю, и он еще смеет обвинять других в разложении. По сравнению с ролью Гучкова роль Брусилова в Великой Русской революции несравненно более скромна. И, в отличие от Гучкова, свергавшего царя под предлогом недопустимости сепаратного мира с Германией, а в годы Гражданской войны приветствовавшего германскую поддержку, когда она носила антибольшевистский характер, Брусилов никогда не сотрудничал с внешним врагом.

Конечно, поведение высшего генералитета зачастую вызывало недоумение, раздражение, неприязнь в толще монархически настроенного офицерского корпуса. Вызывало непонимание, почему против императора выступили те, кто был наиболее им обласкан. Так, после революции А.Е. Снесарев писал в своем дневнике: «Брусилов угодничает вовсю: то через жену, то сам; “товарищ” да и только. Жена говорит, что он всегда был “социал-демократом”»^{357}. Здесь речь идет о том, что через несколько дней после отречения Николая II главкоюз пригласил к себе на чай некоторых политических деятелей левых группировок. Здесь-то его жена и заявила, что ее муж уже давно сочувствует партии эсеров. Мало ли что могла сказать женщина, увлекавшаяся оккультизмом и теософией, хотя сам генерал Брусилов, по всему судя, благосклонно оценивал высказывания супруги.

Далеко не однозначно оценивалось и мероприятие по принятию присяги в штабе Юго-Западного фронта — городе Бердичеве. Войска и командиры присягали на верность Временному правительству, а сам главкоюз выступил с речью, где призывал повиноваться новой власти и ожидать выборов в Учредительное собрание. Главной целью провозглашалось продолжение войны до победного конца. Приказ А. А. Брусилова от 4 марта 1917 г., после отречения, гласил: «Напоминаю славным и непобедимым войскам армий Юго-Западного фронта наш священный долг перед Богом и дорогой беззаветно любимой нашей Родиной, стоять стальной стеной против нашего ярого врага, который к настоящему времени приведен нами в безвыходно-тяжелое положение. Смута между нами была бы для него спасением и радостью. Не позволим ему торжествовать над нами и докажем ему, что русское войско и русский народ не дадут поработить себя немцу ни при каких обстоятельствах»^{358}.

Исследователь во многом справедливо пишет: «Брусилов вполне заслуженно пользовался репутацией политического хамелеона»^{359}. Но и здесь можно сделать свои оговорки. Ругая Брусилова, эмигранты вместе с тем высоко оценивали идола российской контрреволюции — Л.Г. Корнилова. При этом в стороне оставлялось то, что Корнилов являлся ярым республиканцем, был ставленником Гучкова и Милюкова и, главное, арестовывал императорскую семью в Царском Селе. Пытаясь затушевать этот последний нелицеприятный факт корниловской биографии, эмигранты обыкновенно утверждают, что, мол, императрица благодарила генерала Корнилова за мягкость ареста. При чем здесь это? Ясно, что Корнилов ни в коем разе не стал бы издеваться над семьей бывшего царя, ни как интеллигентный человек, ни как соратник конституционных монархистов — Родзянко, Гучкова и Милюкова, по чьей протекции он вообще был назначен главнокомандующим войсками Петроградского военного округа. Главное — генерал Корнилов, не колеблясь, выполнил приказ Временного правительства об аресте царской семьи, где четверо детей болели корью (сам факт ареста уже тяжел психологически). Разница лишь в том, что Корнилов и Брусилов оказались по разные стороны баррикад в Гражданской войне.