Главные пары нашей эпохи. Любовь на грани фола

«Папа почему-то решил, что я обязательно должен стать Качаловым, — вспоминал Александр. — Не ниже. И поэтому на вступительных экзаменах в Щепкинском училище я читал только монологи Незнамова. На полном серьезе. И не поступил с формулировкой: „Несоответствие внешних и внутренних данных“. Что это такое, я до сих пор не знаю, но тем не менее именно с такой формулировкой отвалил обратно в Фергану».

Александр не солоно хлебавши вернулся домой, где по настоянию матери, желавшей уберечь сына от воинской службы, поступил в педагогический институт. Там он проучился один год. Одновременно с учебой Александр трудился в театре у отца в качестве рабочего сцены, начав, таким образом, свое актерское образование с самых низов.

На следующий год был предпринят новый штурм, едва не обернувшийся очередным поражением. Абдулов поступал по кругу во все театральные институты и, представьте себе — везде прошел. После некоторого колебания он выбрал МХАТ и явился в Щепкинское училище, чтобы забрать оттуда свои документы. «Но щепкинцы поняли, что я от них сваливаю куда-то в другой институт, и не отдали документы, — рассказывал Абдулов. — Я уж и так и сяк. С братом передал, что вообще уезжаю из Москвы, брат приходил с милиционером забирать эти бумаги. Наконец отдали, но при этом сказали: „Передайте ему, что он во МХАТе учиться не будет!“ В общем, дали слово отомстить. А я-то считал, что уже практически принят. Но вдруг оказалось, что сочинения проверяет педагог… Щепкинского училища! И после того как я с экзамена вынес сочинение брату и тот вычитал (брат был преподавателем русского языка и литературы), в моей работе нашли-таки сорок две ошибки. Меня зарубили. Видимо, у них были свои правила русского языка.

А набор-то везде уже закончен! И почему меня ноги понесли в ГИТИС, не знаю. Пришел к секретарю ректора, там некая Тамара Хасановна была. (А ректор МХАТа уже обзвонил все институты, сказал: придет парень такой, помогите, если сможете, у нас с ним ЧП приключилось.) И, значит, она спрашивает: „Это ты?“ „Я“, — говорю. „Ну, давай проверим твое счастье. Вот сейчас я набираю телефон, и если декан актерского факультета дома, она придет. Нет — не судьба“. Накручивает номер, и декан отвечает: „Я сейчас приду“. Пришла, послушала меня: „Как раз идет заседание ректората, и там сидит Иосиф Моисеевич Раевский, который набирает курс“. Для меня „Раевский“ — только имя, я его до тех пор и в глаза-то не видел. Вхожу. „Кто из вас, — говорю, — Раевский?!“ (Такой наглости никто от меня, разумеется, не ожидал… Но это от зажима, конечно.) Итак: „Кто Раевский?“ — „Ну, я“. — „Давайте я вам читать буду“. Он послушал, потом вывел меня и сказал: „Ладно, чтоб ты не сделал опять сорок две ошибки, сочинение сдавать не будешь“. И взял меня в институт на свой курс».

Так Александр Абдулов поступил в ГИТИС, на курс народного артиста СССР Иосифа Раевского. Мечта родителей начала сбываться. Старшие братья Александра также пытались поступать в театральные учебные заведения, но потерпели неудачу и отказались от мысли об актерской карьере.

В Москве Абдулову поначалу жилось трудно. По ночам приходилось разгружать вагоны, чтобы заработать немного денег в дополнение к тем двадцати рублям, которые ему ежемесячно присылали из дома. «А в институте все считали, что я очень богатый, и многих это раздражало, — рассказывал Абдулов. — Дело в том, что я обедал в ресторане. Просто мы с приятелем подсчитали, что за полтора рубля можно съесть шурпу, плов и выпить бутылку минеральной воды. Получалось и вкуснее, и дешевле, чем в любой столовке».