— Ах, не стоит об этом! Вы же знаете, я пока не готова к новым отношениям!
Льесс попытался опять схватить мою ладонь, но я предусмотрительно спрятала руки за спину.
— Не подумайте, будто я тороплю вас, дорогая, но все-таки мне бы хотелось получить ответ поскорее.
Конечно-конечно, получишь. Как только я раздобуду деньги, чтобы выкупить эти чертовы расписки, так сразу и получишь.
— Кстати, ваша прислуга испытывает мое терпение. Я велел ей подать чай, но она не торопится исполнять поручение. Этому дому необходима твердая хозяйская рука.
По моему же глубочайшему убеждению, это льессу Брейтону требовался хороший такой ускоряющий пинок чуть пониже спины, и отвесить его мне мешали только все те же проклятые расписки. Так что я изобразила улыбку и самым сладким голосом произнесла:
— Сожалею, я не знала, что вы распорядились о чае, и дала мьесси Корс поручение. Но, если вы настаиваете…
— Нет-нет, — поспешно отказался льесс. — Ни в коем случае не хочу затрудняясь вас, дорогая Элайна. Вам ведь и без того приходится нелегко. Я слышал, вы рассчитали прислугу?
— Не всю, — сквозь зубы процедила я. — Нам с Мирандой не нужен большой штат, ведь во время траура не принято устраивать приемы. Мы ведем скромный образ жизни и довольствуемся малым.
Уголки губ льесса Брейтона насмешливо приподнялись. Безусловно, он знал, что из прислуги в доме остались только верная мьесси Корс и ее дальний родственник, восемнадцатилетний Том. Мьесси именовала его племянником, но на самом деле он вроде бы доводился внуком ее троюродной сестре.
— Если вы не против, я загляну на днях навестить вас снова, дорогая. Ах, да, — словно внезапно спохватившись, добавил льесс Брейтон, — я принес вам пирожные. Ваши любимые. Вы давно не посещали кондитерскую… из-за траура, несомненно. Я решил порадовать вас.
Мне потребовалось вся моя выдержка, чтобы выдавить из себя слова благодарности, а не указать направление, в котором льессу следовало бы отправиться, прихватив с собой коробку с пирожными. Хотя нет. Подношение мог бы оставить.
Стоило гостю откланяться, как в комнату влетела встревоженная Миранда.
— Элли! Ты… ты…
Я обняла ее, погладила по хрупким плечикам. Миранде недавно исполнилось двенадцать, но выглядела она совсем ребенком из-за невысокого роста и худобы.
— Не беспокойся, я не собираюсь выходить замуж за этого надутого индюка.
— И ты не бросишь меня?
— Никогда! — заверила я с жаром. — Обещаю!
В конце концов, мне прекрасно известно, каково это — быть никому не нужным ребенком.
В той, прошлой, жизни, всего-то три месяца — а кажется, будто целую вечность! — назад, именно такой я и была. Мама оставила отца ради его делового партнера, давно перебравшегося на постоянное жительство в южную страну, где никогда не бывает зимы. Меня приглашали на каникулы, мне присылали подарки, но у нового маминого мужа уже имелось трое собственных детей и четвертый, да ещё и неродной, был точно лишним. Папу тоже куда сильнее занимали дела и бесконечно сменяющие друг друга молоденькие красотки, похожие друг на друга, словно яблоки с одной ветки. Я оказалась предоставлена самой себе.
К окончанию школы мне купили квартиру, на восемнадцатилетие подарили машину, я училась на специальности, которую выбрала сама, и моя жизнь казалась посторонним безоблачно счастливой. Они же не знали, что внутри меня скрывался брошенным самыми родными людьми ребенок.
К тридцати одному году мне удалось кое-как справиться со своими комплексами. Но вот ошибок я наворотить уже успела. К примеру, выскочила замуж ещё на втором курсе истфака за первого же парня, в искренние чувства которого поверила. Мне так хотелось любви, и я приняла за нее юношескую страсть. Брак развалился спустя всего полгода, и после этого я под венец больше не спешила. Вторые отношения продлились намного дольше, но тоже в конце концов исчерпали себя, а третьи только-только намечались, когда я из Эльвиры Дерновой внезапно стала льессой Элайной Крейн, оказавшись оторванной и от поклонника, и от подруг, и от работы. От всего привычного мира. Понесло же меня в ту экспедицию!
И ведь самое главное — все мы знали, знали, что местные не купаются в небольшом круглом озерце с кристально прозрачной водой и белоснежным песком, устилающим дно. Они предпочитали илистый пруд почти в полутора километрах от лагеря, если уж очень хотели окунуться и смыть с себя дневную пыль не в наспех сооруженном подобии душа. И я тоже прекрасно знала об этом и никогда не относилась пренебрежительно к суевериям аборигенов. Но в тот вечер слишком устала, чтобы тащиться по духоте до пруда, и ждать очереди в душ казалось невмоготу. Вот я и решила быстренько ополоснуться в прохладной водице. Ничего же не случится за несколько минут?
Случилось. Не успела я и ахнуть, как меня мощной воронкой затянуло на дно, а выбросило в незнакомом помещении. Белые стены, белый потолок, бледное встревоженное лицо неизвестной женщины, белая косынка на ее голове. Я открыла рот, и из горла вырвался надсадный хрип.