Ребенком я много врал: самозабвенно, зная, что через секунду буду разоблачен.
Остановиться не мог. А потом это обернулось профессиональной деятельностью и назвалось фантазией: я стал врать в сценариях.Сегодня прагматизм убивает романтику.
Когда парнишка в восемь лет знает, что он хочет сидеть на газовой трубе, на нефтяной скважине или в администрации президента, к романтике это не имеет никакого отношения… Хотя я до сих пор искренне не могу поверить в то, что ребенок мечтает о кресле главы какой-то там компании.Сына я никогда не воспитывал, но сегодня мы с ним смотрим в одну сторону, и это важнее всего.
У нас были, конечно, разговоры, общение, но без всякого назидания. Когда проводили опрос, кого считать человеком, достойным подражания, мы с ним вместе, не сговариваясь, ответили – Януша Корчака. И это наше единомыслие мне очень по нраву.От сына я добивался того, чтобы он не был частью стада.
Чтобы не всегда отождествлял себя с толпой, но был сам по себе и все пропускал через себя.Однажды к нам с женой пришла учительница и сказала, что благодарит нас за нравственный урок, который преподал ей наш сын.
На большой перемене один мальчик, Лева Куропаткин, носился сломя голову и шалил. Учительница решила руками одноклассников выгнать его из октябрят. Тогда мой сын встал и сказал, что голосовать не будет, потому что он не вправе: он бегал так же, как и Лева. Он не побоялся стать белой вороной.Создать что-то можно, только если осознаешь себя свободным. Хотя я больше люблю пушкинское слово «вольность».
Вот эту вольность я в себе культивировал: старался на все иметь свое мнение, не боялся его высказать. Вне зависимости от того, как это потом отзовется, шел на конфликт, если не мог с чем-то согласиться, даже зная, что это будет мне во вред.Творчество процветает в условиях одиночества и свободы от обязанностей, а голод подстегивает к работе.
Когда я ушел из театра, наступила полная независимость – от денег, от квартиры, от семьи: в ту пору я был холост и у меня не было детей. Пожалуй, это самое яркое впечатление в жизни, когда принадлежишь только себе. И ни перед кем не в ответе, разве что перед собственным желудком: ты должен себя накормить. Я искал свой путь, а пока ищешь, нужно быть свободным.От хамства должна существовать защита, и это – чувство собственного достоинства.
Пожалуй, вот это качество я уж точно прививал сыну. Считаю, что в нашей стране хамству, которое укоренилось как традиция, можно и нужно противостоять.Со временем я перестал быть категоричен в оценках людей.
Невозможно знать, кто и как может себя повести в критических ситуациях – как человек проявит себя в камере, за решеткой, в лагере. А если его будут пытать? Какой у него порог боли? Можно ли осуждать человека? Не знаю.У человека всегда есть нравственный выбор. И неча на зеркало пенять, коли рожа крива.
Я мог бы сказать, что абсолютно вся политика – это грязь, если бы не было Вацлава Гавела, Нельсона Манделы, Индиры Ганди…Человек ко всему привыкает.
Мы привыкаем к убийствам, нас потрясают только цифры, только массовое уничтожение: Беслан, «Норд-Ост», «Курск»… Я был в Беслане, в этом гимнастическом зале вскоре после теракта. Приехал туда показывать свои фильмы уцелевшим детям. И вот я стоял посреди зала, а на меня со стен смотрели огромные черные глазищи осетинских детей. Они смотрели на меня в упор с немым вопросом: «Вот ты живешь, а мы ушли. Почему?» И ничего страшнее я не знаю.«Учитесь властвовать собою» – не впадайте в панику, ищите выход из любой ситуации и приобретайте азарт преодоления трудностей.
Многие люди первые шишки воспринимают как конец света. Но пока человек жив, ничто не потеряно, надо искать выход! Я об этом говорю, когда общаюсь с молодыми. Рассказываю о том, как состоялась моя судьба. Вопреки.