Главные вопросы жизни. Универсальные правила

Разумеется, я не историк, но в олимпиадах по истории побеждал, членом общества историков медицины был, работы научные по истории писал, а вот представить себе Россию, например, 1657 года не могу. Может быть, кто-то может мне объяснить, что там происходило на самом деле? Чтобы в деталях, чтобы картинка нарисовалась. Чтобы вот так, вышел на крыльцо и – вот она, Россия-матушка образца 1657 года! Я не могу этого сделать. И сомневаюсь, чтобы это было возможно – не в описательном жанре, разумеется, а во внятно-фактологическом. Наша история – лоскутное одеяло, которое шилось и тачалось многократно. У нас есть более-менее внятное представление об истории России с петровских времен – последние триста лет, и все. А что там, в Древней Руси было, куда Ермак ходил, какие племена завоевывались, как это все присоединялось, и в связи с чем Аляска наша? Нет, не знаем. Вот давайте теперь выйдем на улицу и спросим у десяти прохожих – почему у нас великая история? Попросим перечислить факты. Как думаете, что получится?.. Затея рискованная.

Мы не знаем своей истории. Точнее, «знаем» на уровне словосочетания «великая история» . Причем и знать-то нам, честно говоря, сложновато… Мало достоверных источников. Обрывочные, отрывочные, весьма тенденциозные подчас сведения. Вот есть, например, «Слово о полку Игореве», но это больше художественное произведение, нежели исторический документ, ведь там самый заурядный эпизод половецких войн, не имеющий никакого серьезного значения в исторической перспективе, представляется ни много ни мало событием мирового масштаба. Если бы не это художественное произведение, о его существовании вообще бы никто не знал. Вот так один незначительный исторический эпизод приобретает огромное значение, а что там происходило на самом деле – о чем писали, о чем не писали, – это неизвестно.

У нас нет и, наверное, не может быть ясных и полных представлений о нашей истории. Но у нас нет и необходимости восстанавливать некие порушенные и поруганные «святыни отечества» необыкновенные, «великую историю». Нам незачем растить в себе представления о том, что кто-то как-то осквернил нашу «святую честь» и «великую историю». И не надо нам срочно эту честь восстанавливать всеми правдами и неправдами. Да, молодая страна, она растет, она совершает экспансию, она интегрирует в себя соседей – и территориально, и генетически, и культурно. Очень живой, подвижный, развивающийся этнос. Да и не нужно нам никакой сверхъестественной истории. Мы и так, в общем-то, очень неплохи. Потому что, несмотря на то что мы очень молоды, у нас большие территории, которые мы сами себе каким-то образом все-таки умудрились застолбить в мировом пространстве. Есть у нас и то, чем в культуре, в науке мы совершенно обоснованно можем гордиться.

Чем быстрее мы откажемся от желания без конца описывать свою роль и свое место в истории, от «соцсоревнования» с другими странами, тем быстрее и качественнее мы в эту историю войдем. Роль и место государства в истории определяет история. А история делается не лозунгами, а каждодневной работой каждого конкретного человека, теми выборами, которые мы совершаем. Делайте то, что вы можете, не оглядываясь на других, и все получится.

Теперь чуть подробнее…

Между Востоком и Западом

Десятки лет нашей родиной была Сверхдержава, сотни лет – Империя, то есть привыкли мы отстраивать свою самооценку за счет противопоставления себя другим – всяческим басурманам, Левонским орденам, шляхтам, шведам, Наполеону и туркам, а также «империалистическому Западу», «дяде Сэму» и НАТО. Мы привыкли чувствовать свою ценность и свое величие именно в системе этих (да и многих других) противопоставлений. И в этом, надо полагать, заключается одна из типических психологических особенностей нашего этноса.

Но разве не у любого народа так? У любого. Но тут вопрос не в самом механизме, а в том, как именно он реализуется. Андрей Бильжо – психиатр, доктор наук и вообще очень толковый дядька – однажды весьма точно подметил это отличие – мол, возьмем, например, художника (а можно и любую другую профессию наугад). Если два русских художника сядут вместе и выпьют, то после второй рюмки один другому скажет: «Знаешь, Вася, ты, конечно, человек хороший, но я тебе честно скажу: художник ты – никакой. Малюешь, брат, черт знает что! Это я тебе по дружбе говорю, честно». Если же два итальянца выпьют пару бокалов вина, то один другому скажет: «В нашем городе много хороших художников, но есть один великий. И это ты, Джованни!» На что тот ему ответит: «Нет, Франческо, лучше тебя нет художников в мире!»