— Не-а, — я аккуратно уселся у стены, сложив ноги. — То, что я искал, уже здесь. Главное — чтобы никто не потревожил меня, пока я буду… в отключке. Сможешь это обеспечить?
Голицын быстро закивал и, кажется, даже вытянулся в струнку, но в глазах его мелькнуло непонимание.
Да и плевать, строго говоря.
Я закрыл глаза, погружаясь в Оттиск.
Миг тишины — и тесное каменное помещение наполнилось голосами, став ещё теснее оттого, что здесь находилось много людей.
— Степан! — окликал кто-то кого-то; кто-то кого-то тряс за рукав… и только секунды через три до меня дошло, что окликают и трясут, собственно, меня. — Степан, племянник, хорош стоять столбом! Действуй!
Ну, или не меня, а того, в чьём теле я оказался. Итак, мы знаем, что его зовут Степан и что он приходится кому-то племянником; негусто. Я попытался оглядеться по сторонам, чтобы понять, где я оказался и что происходит, но тело пока ещё не хотело меня слушаться — оно подчинялось тому самому Степану.
— Действуй, — фыркнул он. — Ты, дядя Егор, скор на решения, как всегда. Что, если я до сих пор не уверен, правильно ли мы поступаем?
Лицо дяди Егора — широкое, бородатое, бровастое — нахмурилось; в отсветах горящих факелов, которые держали стоящие рядом люди, это было хорошо видно.
Что ж, и о фамилии дяди Егора догадываться тоже не приходилось. Он был вылитой копией отца, Ивана Распутина, да и на своего потомка Михаила тоже похож изрядно.
— Ты в своём уме, племянник?! — выдохнул он, чуть дёрнув веком. — Всё уже обговорено, решено, проспорено. Да и время не ждёт. Хочешь, чтобы британская гадина добралась до него раньше? Мало жертв?
Степан, спокойный, будто в пику Егору, покачал головой.
— Ты знаешь, почему я медлю, дядя Егор. Знаешь, отчего сомневаюсь.
…я чувствовал, как медленно ослабевает воля Степана, чувствовал, что я уже могу начать перехватывать контроль над Оттиском. Чувствовал — но пока не делал этого. Мне хотелось сначала сообразить, что вообще происходит, вникнуть в ситуацию, а потом уже вмешиваться.
Степан обвёл головой присутствующих; всего здесь стояло, вместе с ним, человек пять. Вот этот так слегка был похож на Леонида Медведева — ещё один предок? А вот этот — почти один в один Константин Орлов, только старше лет на двенадцать-пятнадцать. И только один из стоящих тут был мне абсолютно незнаком. Невысокий полный человечек, со страхом глядящий вперёд, в тёмный провал открытого хода…
Ха. Я сказал, пятеро? Ошибся. Шестой находился в коридоре, откуда в настоящем времени зашли мы с Голицыным — стоял, перегородив вход.
И это, само собой, был я. Вернее, мой клон. Спокойный и почти неподвижный, он стоял в комнате и глядел на всех с отсутствующим выражением лица — как и положено существу без самосознанию.
— Ты знаешь, — повторил Степан, качая головой. — Все вы знаете. Вы всегда видели в нём только Императора, силу, способную на разрушения, источник власти. Я же видел в нём отца. Думаете, это так просто — запереть его здесь?
— Брось, племянник, — Егор Распутин багровел. — Не искушай судьбу.
— Господин Распутин, — аккуратно подбирая слова и стараясь не надавить ни на какую больную мозоль, заговорил предок Орлова. — Прошу прощения, но ваш дядя прав; время дорого, и Глория Британская может узнать обо всём в любой момент.
— Степан, — закивал Медведев. — Ты не хуже нас знаешь, что будет, если она перехватит над ним власть. Да и к тому же, отец он тебе по крови или нет, сам знаешь, что он и не человек-то, по сути.
Даже низенький толстячок, явно напуганный своим нахождением здесь, согласно закивал; только мой клон остался невозмутим и спокоен.
— Вам не понять, — помотал головой Егор, переводя взгляд на клона, как будто ища у него поддержки. — У вас не было с ним связи. Вы не… общались с ним, как общался я!
Вот как? С безмозглой куклой? Возможно, у Степана, как и у Ивана Распутина, образовалась какая-то странная связь с сознанием клона, его памятью… знать бы ещё, почему.
— Ну так используй эту связь! — Егор Распутин терял терпение. — Заставь его шагнуть внутрь и запечатай дверь! Осталось два шага!
— Степан, — Медведев тоже начинал хмуриться. — Думаешь, твой дед стал бы сомневаться в такой ситуации?
Я чувствовал смятение Степана, его растерянность, даже своего рода горе. Что бы там ни было — он действительно… привязался к клону?
Ох. Странный малый.
— Вот поэтому дед и запомнился как чудовище, пролившее море крови! — вспыхнул он в ответ на последнюю фразу.
— Мой отец запомнился как великий человек! — взревел Егор, выведенный из себя. — Величайший из величайших! Основатель новой империи! А тебе никогда не стать таким…
Вечная проблема детей именитых отцов; я не видел Степана со стороны, его лица, но живо чувствовал его эмоции. Сложно быть внуком Ивана Распутина и сыном самого Императора, особенно когда сам бы — посредственность и тряпка. Все ждут от тебя величия, а где его взять?