Главный подозреваемый

– Без пожалуй! – отрезал Уиндзор. – Всем известно – и врагам, и друзьям, – что у меня проблемы с самоконтролем. Я нервный, неуравновешенный тип, который легко может слететь с катушек. Разумеется, все это чепуха. Я никогда не теряю над собой контроль. Как раз наоборот. Каждый мой шаг хорошо продуман. Я тщательно взвешиваю все «за» и «против».

– Хочешь сказать, на этот раз «за» оказалось больше?

– Да.

– Значит, ты знал, что уложишь этих горилл, раньше, чем вошел в дверь?

– Я рассматривал такую возможность. А когда увидел, что они не вооружены и станут легкой мишенью, принял окончательное решение.

– Чтобы подтвердить свою репутацию?

– В общем, да. Она обеспечивает нашу безопасность. Как по-твоему, почему отец приказал Эф-Джею тебя не трогать?

– Потому что я веселый и приятный парень? И мир со мной становится лучше?

– В яблочко. – Уиндзор улыбнулся.

– А тебя это совсем не беспокоит?

– Что именно?

– Что ты так обращаешься с людьми.

– Они бандиты, Майрон, а не ангелочки.

– Все равно. А что, если бы ты ошибся?

– Маловероятно.

– Но вдруг один из них оказался бы лучше, чем ты ожидал, и ты бы не расправился с ним так легко? Что, если бы тебе пришлось его покалечить или даже убить?

– Они бандиты, Майрон, а не ангелочки.

– Значит, ты бы это сделал?

– Ты знаешь ответ.

– Боюсь, да.

– Кто бы стал о них жалеть? – пожал плечами Уиндзор. – О двух подонках, которые не нашли себе занятия получше, чем избивать людей и ломать им кости…

Майрон не ответил. Поезд остановился. Пассажиры вышли. Майрон и Уиндзор остались на местах.

– Но тебе это доставляет удовольствие, – гнул свое Майрон.

Уиндзор промолчал.

– Знаю, у тебя есть причины, но ты наслаждаешься насилием.

– А ты нет, Майрон?

– Не так, как ты.

– Да, не так, но кровь будоражит, верно?

– Зато потом всегда тошно.

– Конечно, ты ведь такой гуманист.

Они вышли из метро на Сто шестьдесят первой улице и молча направились к стадиону «Янки». До игры оставалось четыре часа, но сотни фанатов уже собрались посмотреть разминку. По земле тянулась тень от торчащей над асфальтом гигантской биты. Копы вяло поглядывали на кучки билетных спекулянтов. Типичная картина. Кое-где стояли палатки с хот-догами, а рядом тележки под зонтиками с рекламой «Йо-хо». Мням-мням. У входа для прессы Майрон показал свою визитку, охранник куда-то позвонил, и их пропустили.

Они спустились по правой лестнице, прошли через туннель и оказались на ярком солнце и зеленой травке. Майрон все еще спорил с Уиндзором о природе насилия, и ему снова вспомнился недавний звонок от отца. Отец – добрейший человек на свете, и Майрон только раз в жизни видел его разгневанным. Как раз здесь, на стадионе «Янки».

Когда Майрону было десять, отец взял его вместе с младшим братом Брэдом на игру. Брэду тогда было пять. Отец забронировал четыре места в верхнем ярусе, но в последний момент коллега по работе предложил ему еще два места всего в трех рядах от скамейки запасных «Ред сокс». Брэд был фанатом «Ред сокс», и отец решил, что он может посидеть там вместе с Майроном и посмотреть пару подач. Отец остался в верхнем ярусе. Майрон взял Брэда за руку, и они спустились к местам в ложе. Обзор оттуда был фантастическим.

Брэд сразу стал орать во все горло. Он был вне себя от радости. Заметив на скамейке Карла Ястржемски, он начал вопить: «Яз, Яз!» Сидящий перед ними парень обернулся. Ему было лет двадцать пять. Бородатый, немного смахивающий на Христа, каким его изображают в церкви.

– Хватит! – рявкнул он на Брэда. – Заткнись!

Брэд съежился.

– Не обращай внимания, – успокоил его Майрон. – Здесь не запрещается кричать.

Рука бородатого мгновенно оказалась рядом. Он схватил десятилетнего Майрона за рубашку, смяв в своем огромном кулаке эмблему «Янкиз», и притянул его к себе. От него разило пивом.

– У моей подружки голова болит. Пусть заткнется.

Майрон оцепенел от страха. Он чуть не расплакался, но сдержал слезы. Его охватили страх, растерянность, но больше всего почему-то стыд. Бородатый подержал его еще несколько секунд и отпустил. Майрон схватил брата за руку и бегом помчался на верхний ярус. Он попытался сделать вид, будто все в порядке, но в десять лет трудно быть хорошим актером, и отец прекрасно понимал все, что с ним происходит.

– В чем дело? – спросил он.

Майрон замялся. Отец спросил еще раз. Наконец Майрон рассказал, что случилось. И тут с отцом произошло такое, чего он раньше никогда не видел. В глазах у него словно что-то взорвалось. Лицо побагровело, а глаза стали черными как ночь.

– Я сейчас вернусь, – бросил он.