Главный приз

— Я не знаю, — отозвалась она устало. — Честное слово, я не знаю, где вы меня видели раньше. Если бы знала, обязательно сказала бы. Я ни в коем случае не стала бы скрывать этого от вас. Клянусь.

Он тихо засмеялся, жмурясь и мотая головой точно так же, как это делал старый интернатский кот Челленджер, когда ему перепадало что-нибудь вкусненькое. Нет, решила Юлия, совсем не противный псих. Даже вполне симпатичный псих, только вот где-то ее видел.

— Юль! — Сашка подлетел, нагруженный еще какими-то пакетами. — Я тебе орешков нашел. Соленых, с сахаром и с шоколадом. Держи сумку. Осторожней… Держи орехи. Иди в вагон. Иди, иди, нечего тут… Это кто еще такой?

Он смотрел через ее голову, и Юлия невольно оглянулась, ожидая увидеть рекламную улыбку Того, Кто Ее Где-то Видел. Но тот уже шел к своей компании неторопливой, даже ленивой походкой, засунув одну руку в карман, а другой поглаживая коротко остриженную макушку.

— Он меня где-то видел, — объяснила она Сашке. — А где — не помнит.

— Во сне. — Сашка насмешливо фыркнул и подтолкнул ее к вагону. — Иди, я ждать не буду. Терпеть не могу ждать. Счастливо. Приедешь — и прямо к нам, да?

Он обхватил ее за плечи своими огромными, как лопаты, ладонями, наклонился, поцеловал в нос и отступил, с удовольствием глядя на нее с высоты своего двухметрового роста.

— Хороша — слов нет… Одни выражения. Ну все, пока!

Сашка повернулся и стремительно зашагал прочь, а Юлия смотрела ему вслед с привычно ноющим сердцем. Димка и Сашка были близнецами. Наверное, у Димки сейчас тоже были бы морщины и седина на висках…

В коридоре загалдели, заспорили, дверь купе рывком отъехала в сторону, и на пороге остановилась сердитая красивая блондинка лет тридцати. Постояла, воинственно глядя на Юлию, глубоко вздохнула, сменила сердитое выражение лица на вежливую улыбку и сказала глубоким красивым голосом с неуловимым акцентом:

— Я к вам перехожу, если вы не против. — Она шагнула вперед, села напротив Юлии и вопросительно подняла брови. — Простите, мы с вами нигде раньше не встречались?

От двери послышался тихий знакомый смех, и Юлия, оглянувшись, увидела Виктора с дорожной сумкой в руках. Конечно, это и есть его сестра. Это у них фамильное — не помнить, где они раньше с ней встречались.

— Это моя сестра Катерина. — Виктор бросил сумку на полку и сел рядом с сестрой. — Она поссорилась с мужем и ушла от него. Я думаю, до утра. А может быть, даже до конца пути. Мы с ней местами поменялись. Вы не возражаете?

— Нет. — Юлия смотрела на блондинку изучающе. — Я рада.

У Виктора дрогнула бровь и уголки губ обиженно поползли вниз.

— Это почему же вы рады? Между прочим, Катерина — далеко не подарок. Радоваться абсолютно нечему.

— Есть чему, — Юлия перевела взгляд на него, — когда так жарко.

— Не просекаю логики. — Виктор глянул на сестру. — А ты?

— Иди к нему, — сказала та сердито. — А то еще решит, что мы заодно. И не напивайтесь там.

Виктор театрально вздохнул, поднялся, стянул сверху один из своих пакетов и ушел.

Катерина сидела молча, хмурилась, кусала губы, смотрела невидящими глазами и вдруг сказала:

— Жарко, и поэтому ты рада, что соседка я. Можно спать раздетой. Правильно?

— Да. — Юлия впервые за эти суматошные дни улыбнулась. — Вы психолог.

— Точнее — психиатр. — Катерина тоже улыбнулась и полезла в дорожную сумку. — И не надо на «вы», пожалуйста. Не такая уж я старая. Тебе сколько?

— Двадцать восемь через неделю.

— Ни хрена себе! — удивилась Катерина, оторвалась от своей сумки и обиженно уставилась на Юлию. — Я думала, лет двадцать. Ну, двадцать два… А мне в мае двадцать семь стукнуло. Можно поверить?

— Ты прекрасно выглядишь, — искренне сказала Юлия.

— Косметику сниму — тогда посмотрим, что скажешь.

Катерина с размаху шлепнула на стол объемистую кожаную косметичку и стала вытаскивать из нее какие-то баночки, бутылочки, салфеточки, тюбики.

— С такой жизнью будешь тут выглядеть, — сердито приговаривала она, с остервенением драя лицо тампоном, смоченным жидким кремом. — С такой жизнью надо миллионы в косметику вбухать, чтобы еще хоть как-то выглядеть… — Она на секунду оторвалась от своего занятия, уставилась на Юлию, ожидая вопроса, не дождалась и заговорила дальше: — Мужик меня когда-нибудь доведет. Ничего доверить нельзя. Ну ни-че-го нельзя доверить! Сто раз напомнила: возьми камеру. Сейчас спрашиваю: взял? Говорит: не знаю, наверное, в сумке поищи. Я говорю: что значит — не знаю? Что значит — не знаю, если я сто раз напоминала! А он говорит: что ж ты сама не взяла? Нет, ты представляешь?! А почему это, интересно, я должна обо всем думать? — Она замерла, прислушиваясь, и раздраженно скомкала бумажную салфетку, которой только что собиралась вытереть лицо. — Уже ржут. Представляешь? Плевать им на нас.

Юлия слышала только громкий басовитый хохот в соседнем купе. Совершенно не похожий на тихий смех Виктора.