…Подробности организации оплаты и связи в будущем будут направлены вам лично. Для обеспечения безопасности моя личность и точное положение, занимаемое мною в разведсообществе, должны остаться в тайне. Я готов рассмотреть ваши предложения по организации связи, но не хочу использовать специальную технику. Я буду прибавлять “6” (Вы отнимать
Как будто этой интригующей информации было недостаточно, «доброволец» приложил к письму сведения о последних советских перебежчиках, а также о некоторых исключительно секретных технических операциях, направленных против советской разведки в США.
Резидент КГБ Станислав Андросов и его заместитель по контрразведке Виктор Черкашин сразу же поняли, что «доброволец» был настоящим. Письмо подтвердило некоторую информацию, которую Черкашин несколько месяцев назад получил от Олдрича Эймса, и КГБ уже убедился, что Эймс не был агентом-двойником. Он дал слишком много ценной информации, чтобы его можно было подозревать в двурушничестве. Как и новый «доброволец», он назвал Мартынова, Моторина и Южина, которые уже были под подозрением. Мартынову, однако, разрешили выехать в отпуск в Москву и возвратиться в США уже после того, как Эймс выдал его как американского агента. Может быть, это случилось потому, что русские пока еще не определились, как реализовывать поступавшую от Эймса информацию. Но этот новый источник подтвердил ранее полученные сведения[28]
.Автор письма не раскрыл своей личности, но такому опытному разведчику, как Черкашин, письмо давало много намеков на то, где работал анонимный «доброволец». От Эймса КГБ было известно, что русские агенты в вашингтонской и других резидентурах КГБ в США использовались совместно ЦРУ и ФБР. Но такой работник ЦРУ, как Эймс, с широким доступом к информации мог также знать об агентах ЦРУ в СССР и других странах. Агенту ФБР такая информация была бы недоступна. И наоборот, агент ФБР, работающий по линии контрразведки, может располагать более подробной информацией об оперативных мероприятиях по советским представителям в США. Позже Пол Редмонд так высказался на этот счет: «Думаю, что Черкашину хватило 30 секунд, чтобы определить, что письмо исходило от агента ФБР».
Автор письма был достаточно искушен, чтобы понять, что секреты, которые он намеревался раскрыть Советам, могли привести к его разоблачению, даже несмотря на то, что не назвал КГБ свое имя. В своем письме он подчеркнул, что «коробка документов», которую собирался отправить Дегтярю, «в совокупности… укажет на меня».
Андросов и Черкашин знали, как уберечь этого «добровольца». Раньше в том же году они оба, не доверяя шифропереписке, выезжали в Москву, чтобы информировать Центр об Эймсе. Теперь КГБ обозначил этого нового «добровольца» литерой «Б» и постепенно стал создавать оперативную среду для налаживания с ним продуктивной работы.
15 октября Дегтярь получил на свой домашний адрес пакет от «Б», содержавший большое количество секретных документов. Андросов и Черкашин с трудом верили своему счастью. Спустя всего несколько месяцев после того как это сделал Эймс, новый «доброволец» передал им такие же сенсационные материалы из самого сердца американского разведсообщества. Вашингтонская резидентура КГБ, выведенная из равновесия произошедшим в начале года арестом Джона Уокера, «напала на жилу».
16 октября в 8:35 пост наружного наблюдения у здания советского посольства в Вашингтоне отметил приход Дегтяря с большой парусиновой сумкой, с которой тот обычно ходил. Это было должным образом зафиксировано в журнале наблюдений, и этот мелкий осколок информации много лет лежал в досье ФБР, необъясненный и, на первый взгляд, малозначимый.
Тем временем Черкашин стал продумывать способ, как убедить Валерия Мартынова возвратиться в Москву, не вызывая у него подозрений.
Ему это удалось. Он отправил свое письмо, возвращаясь из командировки в штаб-квартиру ФБР в Вашингтоне. Даже если КГБ придет к выводу, что оно исходило от кого-то из ФБР, будет трудно провести от него ниточку к руководителю среднего звена, супервайзеру в нью-йоркском управлении ФБР. Отправка письма по домашнему адресу Дегтяря давала дополнительную гарантию безопасности. Роберт Хансен знал, что ФБР на постоянной основе не контролировало почту, поступавшую на домашние адреса сотрудников КГБ. В конце концов, эти адреса были известны только нескольким работникам ЦРУ и ФБР. Не было никакого смысла подвергать перлюстрации их личную корреспонденцию.