Главный противник. Тайная история последних лет противостояния ЦРУ и КГБ

По словам Юрченко, Голубев несколько раз прочел написанное Ветровым обвинение и решил просто закрыть его в своем сейфе. Юрченко рассказал, что, подвергая КГБ уничтожающей критике, Ветров в то же время всячески превозносил французов и в целом Запад. Голубев был сторонником жестких мер — несколько месяцев назад он возглавлял группу, которая допрашивала Гордиевского, а за шесть лет до этого был причастен к печально известному убийству отравленным зонтиком болгарского эмигрантского писателя Георгия Маркова — и решил, что признание Ветрова никто не должен видеть. Однако информация об этом признании все-таки просочилась, так же как и рассказ о том, как Ветров шел на казнь без каких-либо признаков раскаяния или страха.

Теперь, двигаясь вдоль озера с тросточками, сделанными Юрченко из прутиков, я решил сказать перебежчику из КГБ, почему приехал к нему без предупреждения.

— Алекс, я уже говорил тебе, что дам знать, если в прессе появится что-то неприятное.

Юрченко насторожился.

— Какие-то еще неприятности, Том?

— Да, Алекс. Еще неприятности. Об Артамонове.

В этот момент бобер вынырнул из воды около своей хатки там, где из озера вытекал небольшой ручей.

— Том! Видишь его?

И в следующее мгновение полковник КГБ затих так же быстро, как оживился при виде бобра.

— Том, что это за неприятность об Артамонове?

— Я уже говорил, что мы попытаемся скрыть от прессы то, что узнали от тебя о смерти Артамонова. Но сейчас я узнал, что через неделю это появится в газетах.

— Почему? — спросил Юрченко, ничем не показывая своих чувств.

— Из-за наших законов. Вдова Артамонова предъявила иск правительству Соединенных Штатов, и у нас нет иного выбора, как информировать ее и ее адвоката о том, что ты нам сообщил.

— Когда вы это сделаете?

Я был поражен спокойствием, с которым Юрченко воспринял эту новость: я ожидал более драматической реакции.

— Вчера в Пентагоне я встречался с представителями министерства обороны и ФБР. Адвокаты всех трех ведомств пришли к выводу, что теперь, когда ты дал нам полную картину, мы должны проинформировать жену Артамонова и ее адвоката. Это надо сделать сейчас. Выбора нет.

— Что я должен делать в этой связи? — вопрос Юрченко прозвучал странно.

— Не понимаю, Алекс.

— Должен ли я выступать в вашем суде по делу Артамонова?

— Пока нет. Мы ищем возможности разрешения этой проблемы. Пока еще ничего не решено.

Я надеялся, что мои слова звучат убедительно, поскольку вопрос о возможном выступлении Юрченко в суде был еще далек от разрешения. Но можно было с уверенностью сказать, что через несколько дней пресса взорвется всей этой неприглядной историей: похищение в Вене, усыпление хлороформом и мощная инъекция снотворного для перевоза через границу Чехии. И последовавшая за этим паника, когда работники КГБ привезли Артамонова на территорию дружественной Чехии и обнаружили, что он перестал дышать. Безрезультатные попытки оживить его с помощью искусственного дыхания (один сотрудник КГБ вливает в рот Артамонову коньяк, другой делает инъекцию адреналина). Все понимают, что Николай Федорович Артамонов мертв. И наконец, подробности маскировки случившегося, включая ложь советского генерального секретаря двум американским президентам. Все это через несколько дней будет на страницах газет, а тот, на ком будет сфокусировано внимание, оставался спокойным и, похоже, стойко воспринимал происходящее.

— Ты мне скажешь, когда сообщат его жене?

— Я сам тебе позвоню.

Лицо Юрченко опятьосветилось.

— Смотри, Том. Бобер!

Возвращаясь на машине в Вашингтон, я думал, что мне следует радоваться, что Юрченко так спокойно воспринял новость о предстоящей огласке дела Артамонова. Но радости почему-то не было.

В 1959 году в возрасте 31 года Николай Артамонов был самым молодым командиром эсминца советского Балтийского флота. В Гданьске, а его корабль патрулировал в районе этого польского порта, Артамонов познакомился с красивой молодой студенткой стоматологического училища, полькой Бланкой Евой Горой. Николай и Ева решили бежать вместе и, в конце концов, остановили свой выбор на Соединенных Штатах. Артамонов решил захватить катер со своего эсминца и на нем вместе с Евой по Балтике бежать в Швецию. Это им удалось, и они никогда об этом не жалели. В Ленинграде у Артамоноваостались жена и сын.

После бегства Артамонова на Запад ЦРУ его опросило, легализовало в США как Николая Георгиевича Шадрина и подыскало ему работу в Разведывательном управлении Министерства обороны США (РУМО) в качестве аналитика по советскому военноморскому флоту. Приговоренный в Советском Союзе за измену Родине заочно к смертной казни, Шадрин вскоре хорошо вписался в жизнь американского пригорода.