Главный противник. Тайная война за СССР

Столько выпало Крючкову испытаний, но при унизительно-средней продолжительности мужской российской жизни в 58, а теперь аж в 59 лет, экс-председатель КГБ, прошедший на склоне лет и тюрягу, дожил до 83-х. Его гнобили, обливали, как многим казалось, честно заслуженной грязью — он стоял и выстоял.

Что же скрывается за этим честно выстраданным феноменом: многие выдающиеся разведчики живут неправдоподобно долго. Не могли мы в свое не обсудить эту тему с Героем России Владимиром Борисовичем Барковским.

Его часовые безалкогольные лекции, которые можно было слушать, но никак нельзя записывать, сразу тянули на триллер. Барковскому было уже под 80, но он знал назубок все имена, псевдонимы, помнил даты, вникал в тончайшие детали. Я чуточку ревновал к этой феноменальной памяти. И на последовавший вопрос «как это удается?», правда без обидного и с трудом скрываемого «в ваши-то годы», — ответил мне (пару раз для наиболее полного усвоения) без всяких шуток:

— Разведка — это такая сфера деятельности, которая здорово укрепляет память. В условиях экстрима, нервного напряжения, риска профессионал вытаскивает, выжимает из себя все силы и ресурсы. Иногда даже ему неведомые, скрытые. Если это удается, разведчик повышает класс. Его мозг постоянно в работе, в действии. Когда тут стареть? Истязая себя мыслью, вы удлиняете собственную жизнь. И если уж добрались до каких-то возрастных вершин, то приобретенные и постоянно используемые интеллект, память, умение спокойно и точно анализировать продлевают ваше активное существование. До вечности далеко, а до 80 и дальше — вполне и вполне», — то ли шутил, то ли всерьез говаривал Владимир Борисович.

С течением лет парочку раз приходилось встречаться уже у него дома, на Балтийской: у Владимира Борисовича страшно болели колени. «Не повторяйте моих ошибок, — наставлял он. — Не надо было задерживаться в теннисе до девятого десятка. Я вовремя бросил планеризм и мотоспорт, а вот теннис — не смог». И был, видел собственными глазами, одним из завсегдатаев открытых динамовских кортов на Петровке.

Может, физическая культура и пригодилась кому-то в нелегальной разведке. Хотя ярких примеров тому что-то не слышал. И первый открытый народу советский нелегал Рудольф Абель, он же Вильям Фишер, и его друг и коллега Конон Молодый повторяли: там, где начинается погони или стрельба, разведка заканчивается.

Звонки последнего из ЧК, полкового комиссара Бориса Игнатьевича Гудзя раздавались у меня дома где-то часам к одиннадцати вечера. Для него настоящая жизнь начиналась поздновато. Мы познакомились за несколько месяцев до его 100-летия. На мою просьбу о встрече он отозвался тотчас: «Приезжайте сегодня же. В мои годы нельзя ничего откладывать ни на день». Мы проработали в согласии, а иногда и в спорах, больше трех с половиной лет. Я приезжал к нему на «Спортивную» поздним вечером, а он, получив заранее список моих вопросов, давал основательные ответы. Иногда активный участник операции «Трест» рисовал мне детальнейшие схемы, по которым действовали они, ученики основателя ЧК Дзержинского и идеолога всей системы внешней разведки, персонального учителя Бориса Игнатьевича — Артузова. Расхаживая по комнате, он в поразительных подробностях описывал мне смерть Бориса Савинкова, рассказывал и даже показывал, как Дзержинский целовал руку польской красавице-графине. А уж о токийских подвигах Рихарде Зорге, которого лично «вел», сидя в Москве, о причинах его провала Борис Гудзь говорил часами и часами. Я забывал, что передо мной человек, давно перешагнувший 100-летний рубеж. Что это его чуть не отправил на тот свет Сталин, вышвырнув с работы в 1937-м. Он бедствовал, работал ночами водителем автобуса, горевал, так и не отыскав могилу единственного сына — фронтового разведчика. Но все эти горести как-то забывались, когда под Новый год 102-летний Гудзь звонил мне перед своим отъездом в дом отдыха: «Как вы думаете, есть у них там хорошие лыжи? Или нет, лучше я возьму свои, беговые, что подарили из «Динамо». Хоть покатаюсь, как следует».

Мы многое успели, написали и издали. Хотя не довелось вместе закончить книгу о том, как Ягода чуть было не объявил Дзержинского польским шпионом и почему был безвольно пассивен приемник «Железного Феликса», Менжинский. Борис Игнатьевич скончался на 104-м году жизни. Генерал Павел Анатольевич Судоплатов, 1907 года рождения, долгие годы просидел во Владимирской тюрьме, подвергался допросам с пристрастием. Несмотря на это, после освобождения и реабилитации много и плодотворно работал, уйдя из жизни в 1996-м.

Уже рассказывал о Михаиле Мукасее. Мы иногда встречались у него дома, я старательно записывал… Но на следующий день раздался один звонок от Михаила Исааковича, потом — второй, третий. Не торопясь, с неимоверной своей вежливостью, столетний, без трех дней, нелегал просил «опустить несколько эпизодов». Он помнил все, о чем рассказал мне вроде бы в непринужденном разговоре, и уверенно надиктовывал сокращения и поправки.