Главный противник. Тайная война за СССР

А первое задание — создать группу единомышленников. И я быстренько завербовал семерых ребят. Иранцев среди нас не было. Потом, правда, стали их вербовать, но только как агентов. Все мы, семеро, примерно моего возраста — армяне, лезгин, ассирийцы… Общались между собой на русском и на фарси, который учили в школе. Сплошной интернационал. И все — выходцы из СССР. Помните 1937-й? Родителей почти всех этих ребят из Советского Союза или выслали, или они сами вынуждены были уехать. Но такая тяга, любовь к Родине. Давали согласие и подключались к группе без вознаграждений за работу — вербовал на чисто идейной основе. Никакой оперативной подготовки у нас не было, и старшим товарищам из резидентуры приходилось образовывать ребятню на ходу. Умело научили вести наружное наблюдение.

В 1941-м к нам подключилась симпатичная такая школьница. Ее брат был моим другом. Я года полтора к ней присматривался, очень она мне нравилась. Это Гоар — моя будущая жена. Смелая, ни от каких заданий не отказывалась. А в разведку ее, думаю, привела скорее всего любовь. Тогда ей не было и шестнадцати. Пацаны, мальчишки-девчонки. Кто только в школу ходил, кто учебу уже заканчивал. Кстати, все мы, включая мою Гоар, знали фарси — тоже помогало.

И Агаянц не побоялся дать нам непростое задание: следить и выявлять фашистскую агентуру. Руководил у них резидентурой Франц Майер. До этого работал в СССР, знал русский и на фарси говорил прекрасно. Типичный немец — рослый, голубоглазый майор из военной разведки. Начали «работать за ним»… До августа 1941-го, ввода наших войск в Иран, держали его плотно. Хотя он, чтоб сбить с толку, и бороду отпускал, и одежду менял постоянно. Несколько раз вышагивал прямо по центру Тегерана в форме офицера генштаба иранской армии. Или выходит из его квартиры какой-то незнакомый человек, но мы-то знаем — Майер. Обличье новое, а походку — как ее изменишь. Но потом он все-таки исчез. Мы отыскали его уже после 1943-го. Отрастил бороду, покрасил хной волосы, трудился могильщиком на армянском кладбище. Немцы вообще часто маскировались под иранцев. Те, кто хорошо владел языками, выдавали себя за англичан, американцев, иногда даже за русских. А Майера мы должны были взять. Ребята мои стояли вокруг него прямо стеной. Конечно, интересовались им и англичане, тоже шли за ним по пятам. Люди из посольства, из группы захвата были наготове. Но пока наши запрашивали Центр, арестовали немецкого разведчика не мы — англичане. Где-то промедлили, ошиблись. Обидно было страшно.

Агаянц в шутку прозвал нас «Легкой кавалерией». Так это название к моей группе и прилепилось. Ну ничего у нас не было. Разве велосипеды. Потом в 1942-м дали нам уже на восьмерых один трофейный мотоцикл «Зюндаб». И я на нем гонял, и Гоар тоже. Это как в песне пелось — 16 винтовок на весь батальон и в каждой винтовке — последний патрон. Часто немцы от нас уходили — садились на свои машины, а ребятки голыми пятками на педали… Но фанатики мы были страшные. И очень упорные.

Когда наши два парня в 1941 году чуть постарше подсветились в одном остром мероприятии, меня арестовали. Все тогда оказалось серьезно. Было нами точно установлено: один из руководителей группы азербайджанских экстремистов ведет активную подрывную деятельность против СССР, устраивает теракты. Какие-либо разговоры-уговоры бесполезны, о перевербовке и речи нет. Выход такой — террориста убрать, именно ликвидировать, чтоб другим неповадно было, а не вывезти потихоньку куда-то и потом изолировать, как частенько делалось.

Вызвались двое моих товарищей-добровольцев чуть нас постарше. Задание выполнили, но кое-какие следы оставили. И я попал под подозрение: ребята-то были из нашей группы. Возвращаюсь себе вечером на велосипеде, вдруг останавливают: велосипед краденый, в полицию! Я сразу, еще до того как меня начали лупить, понял, в чем дело. Бросили в тюрьму. Подвал темный, дело восточное, и потому били здорово: знал же убийц, говори. Это вам не Европа, где с арестованными обращаются все-таки почеловечнее. Я чистосердечно признался, что знаком с этими ребятами, но даже не догадывался, какие же они плохие. Выпустите — и я быстренько помогу их отыскать. К тому времени девочка с косичками Гоар уже носила мне в тюрьму передачи и ухитрилась сообщить, что эти двое наших ребят вывезены в безопасное место — в Советский Союз. Мы вообще с Гоар друг друга с детства понимали даже не с полуслова — с полувзгляда. Я держался своей легенды, обнаглел, стал просить освободить. Известный тегеранский коммерсант-кондитер Вартанян требовал отпустить невинно арестованного сына. Роптали богатые и бедные армяне — за что посадили? И меня, 17-летнего паренька, поддав на прощанье ногой, после трех месяцев отсидки выкинули на улицу. Конечно, иранский таминат — тайная полиция — пыталась нас контролировать, но с ней «легкая кавалерия» справлялась.