Главный пульт управления

Большинство серьезных ученых считало, что Платон все это просто выдумал. Рассказывая об Атлантиде, он лишь иллюстрировал свои мысли о том, как современные ему граждане Эллады должны строить собственную жизнь. На самом деле, острова Атлантиды с его высокоразвитой цивилизацией никогда не существовало.

В левом углу на белом поле что-то чернело. Майор приблизил к стеклу глаза. И разобрал напечатанное мелким шрифтом: Paris, 1812.

Майор знал: Генерал очень любил карты, особенно старые. В шкафах, что стояли у него в кабинете, хранилась целая картографическая коллекция. Время от времени, Гергелевич, вывешивал одну из карт в столовой, на обозрение себе и гостям дома. Увлекающийся коллекционированием старый конструктор не раз показывал гостям дома, и в частности Ефиму, свои сокровища.

Но эту карту с Атлантидой Ефим у него никогда не видел.

И понятно почему. Космических пришельцев, неопознанные летающие объекты и домовых Гарри Григорьевич считал выдумкой невежественных людей. Он на корню пресекал даже попытки начать разговор о подобных вещах. Атлантида также, входила в перечень тем, на упоминание которых в своем присутствии Генерал наложил табу – строгий запрет.

Удивительным было то, что Гергелевич почему-то сам нарушил свое табу и повесил прямо у себя перед глазами эту фантастику.

Размышления майора прервала Генриетта Павловна.

– Ефим Алексеевич, можно вас на минуту. У меня лампочка в кухне над мойкой сгорела. Я ее никак вывернуть не могу. Вы не могли бы вашу мужскую силу применить, а?

– Грета, ты, что это гостя работать заставляешь? – недовольно приподнял мохнатые брови хозяин.

– Так Ефим Алексеевич же у нас, как свой, – пожала сильными плечами сибирская немка.

– Должен же я отблагодарить хозяйку за чай! – сказал майор и отправился вслед за Генриеттой Павловной. Они прошли по длинному темному коридору, и они оказались в просторной кухне. Ее стены до уровня человеческого роста покрывала бежевая керамическая плитка. Она смотрелась совсем новой, но, если присмотреться, приблизить глаза, становилось заметно – по глазированной поверхности змеились тонкие, как волос, извилистые трещинки. Плитка была ровесницей много чего повидавшей квартиры.

Центром кухни, бесспорно, являлся старый сервант. Своими размерами и архитектурой он напоминал дворец. Граненые стекла в его дверцах вздрагивали при каждом шаге и нежно звякали.

Рядом с сервантом висела большая плоская тарелка. На дне тарелки цветными красками был изображен средневековый замок. Его стены и башни вырастали прямо из обрывистой скалы. Позади замка – высились темно-синие горы.

Рыцарское гнездо смотрело на мир с мрачностью и угрозой.

Под картиной вилась надпись, сделанная на немецком языке ломким готическим шрифтом. В переводе на русский она значила: «Замок Альтан. Заложен в 1313 году от рождества Христова. Да защитит его Господь!»

Майор в свое время рассматривал декоративную тарелку очень внимательно. Судя по надписи на обратной стороне, она была сделана мастерами знаменитого германского города Мейсена ровно через шестьсот лет после основания замка, в 1913 году, – последнем мирном году перед началом Первой Мировой войны.

Мимикьянов кое-что знал о замке «Альтан», и потому не считал зловещий облик замка лишь созданием пылкого воображения романтически настроенного немецкого художника начала прошлого века. Совсем нет. Даже не подозревая о том, что произойдет через несколько десятилетий, мейсенский живописец чуткой душой художника ощутил настоящий характер этого места, его историю и судьбу. Судьбу загадочную и страшную.

В кухне сладко пахло ванилью.

«Наверное, Генриетта Павловна пекла плюшки, – подумал Мимикьянов, – Или это снова – запах ушедшей жизни? Тех событий, что за полвека кинематографической лентой промелькнули в этом непростом доме? Прошлое всегда пахнет сладким. Будущее – надеждой. А настоящее? А настоящее – тревогой», – беззвучно сказал майор самому себе.

В отличие от стен и серванта, кухонный стол с вытяжкой и мойкой был совсем новым.

С лампочкой над раковиной все, действительно, обстояло не просто. Светильник был вмонтирован в дно навесного шкафа так неудобно, что смена лампочки оказывалась на самом деле задачей не для женских рук. Пришлось попросить у хозяйки плоскогубцы и нож.

Не успел майор вынуть перегоревший источник света, как требовательно запиликал входной звонок.

Экономка пошла открывать.

– Кто там? – спросил Ефим у Генриетты, когда она вернулась.

– Мюллер опять нарисовался, – ответила она.

Майор вставил лампочку в патрон.

– С того света, что ли? – пошутил он, вставляя в пазы матовый экранчик.

– С этого, – ответила сибирская немка. – У нас в поселке так Секаченку с «Локомотива» зовут.

Мимикьяновская Интуиция вздрогнула и замерла, а его волчьи уши встали торчком. Ефим закрепил экранчик на положенном ему месте и повернулся к экономке:

– И что ему надо?

– Ну, откуда же я знаю? – повела плечами гражданка Эссель.

– Так уж ничего и не знаете? – демонстративно усомнился майор. – Уж вы-то Генриетта Павловна? Никогда не поверю!