Главный врач

- Наталья Николаевна, там привезли этого... Терехова.

- Антона? Что с ним?

- Привез шофер директора совхоза. Говорит, свалился с леса.

- С какого леса?

- Почем я знаю.

Наталья, на ходу застегивая пальто, выбежала во двор. Возле урчащей "Нивы" прохаживался водитель Миша Ведерников. Увидев Наталью, сдвинул на затылок шапку, прихлопнул ее и, открывая дверцу машины, заговорил:

- Из Мишевичей позвонили на центральную усадьбу. Правильно? Там строят коровник. Явился Антон пьяный. Полез на леса. Правильно? Ну и свалился. Что там ему отшибло, не знаю. Директор сказал: аллюром туда и обратно. В больницу, значит. Я за баранку и в Мишевичи. Правильно?

- Правильно, Миша. Все правильно. Помоги-ка перенести его в приемный покой.

Водитель улыбнулся, повел плечом. Подковырнула-таки его Наташка. Поймала на том, будь оно неладно, словечке.

- Только сбегай, пожалуйста, за носилками. Может, у Антона и вправду что-нибудь отбито. И возьми кого-нибудь в помощь.

У двери приемного покоя, куда перенесли Антона, сразу собралось с десяток любопытных из числа ходячих больных. Все уже знали, кого, откуда и в каком состоянии привезли. "Але ж и наклюкався. Аж сюды тхне", - шептались в коридоре. - "И як ён залез на тыя рыштаванни?" - "Чалавек з пьяных вачэй куды хочаш залезе. Ён, нибы той лунацик". - "И што дзивна: высока, а ён, як кацяня, скацився, и хоць бы што".

Антон и впрямь отделался одними ушибами. Зато опьянение оказалось тяжелым. Глаза красные, как у кролика-альбиноса. Нос синюшный. Лицо мертвенно-бледное.

Во время студенческой практики Наталья не раз видела людей с алкогольным отравлением. У Антона - не так. Вид какой-то отрешенный, молчит, смотрит в потолок, и лишь изредка пройдет по лицу гримаса боли. Наталья время от времени посматривает на него и все больше тревожится. Лучше бы уж стонал, ругался. Бывало такое. Дежурный врач послушает-послушает да и спросит: "А тройную растудытную можешь?" И не обижался, когда в ответ услышит: "Тебе бы, коновал, смешочков с мешочек. А что человеку больно, этого не понять". - "Как не понять? Практикантки и те понимают. Видишь, как у них уши горят". Кажется, если бы Антон сейчас тудыкнул, Наталья только обрадовалась бы. Но он молчит, даже слова не обронит. С чего начинать? Главное ясно: множественные ушибы и сильное отравление. Наталья знает, чем иногда кончается это самое отравление.

- Кислород!

Медсестра поднесла Антону кислородную подушку. Немного подышал, и синева сразу стала меньше. Да и бледность вроде бы уже не такая.

Все сделала Наталья. Промыла желудок, ввела в вену лекарства. Как быть дальше: оставаться в больнице или сходить домой? От того, будет она при больном или нет, ровным счетом ничего не изменится. Решила: раз с Антоном все в порядке, можно отлучиться.

Знать бы ей, чем все это обернется. А обернулось хуже некуда.

Ночь. Луна на ущербе. Она то появится, то вновь уйдет за облака. Временами кажется, что не облака плывут, а месяц в них ныряет. Возле койки Антона на стуле сидит медсестра Екатерина Мирославовна Чепик. Лицо у нее сонное, веки тяжелые, нос круглый, как будто прилепленный. Медсестре нет еще и сорока, кажется, ей уже все в жизни надоело. Она смотрит на Антона отсутствующим взглядом и время от времени клюет носом.

- Ты, мать, чего на меня так смотришь? - спрашивает ее немного пришедший в себя Антон.

- Лежи уж, коли набрался, - отвечает ему медсестра.

- Не за твои же деньги. Вот и спрашиваю: почему не имеешь ко мне уважения? Почему ты своей тупой рожей меня презираешь?

- Тебе б сейчас не в больнице лежать, а в вытрезвиловке. Вот идет главврач, я ей так и скажу. - Екатерина Мирославовна поднялась и, поддерживая живот руками, шагнула навстречу входящей в палату Норейко. Инна Кузьминична, я так не могу. Всякий пьянчуга будет тебя оскорблять.

- Введи ему успокоительное и сердечное.

- Что ввести?

- По одному кубику внутривенно седуксена и строфантина.

Норейко прошла в свой кабинет, а медсестра начала готовить лекарства и шприцы. "И носит же земля таких алкашей, - ворчала про себя. - Хоть бы их на лесоповал высылали, что ли, и там лечили". Набрав в шприцы лекарств, подошла к Антону, стянула резиновой трубкой руку у плеча, протерла ваткой кожу в локтевом сгибе и по этому месту начала хлопать ладонью.

- Видишь, до чего довел себя. Совсем нет вен.

- А ты, мать, их так коли.

- Не ругайся. Что ни слово, мать поминаешь.

- Ну и темная же ты, мать. И кто только пристроил тебя на эту должность?

- Видишь этот шприц?

- Ну и что?

- А то. Этим шприцом всю твою дурь вышибу, - ответила медсестра и стала вводить в вену лекарства. Не успела она вынуть иглу, как Антон вдруг начал икать.

- Что ты, падло, мне?.. - на полуслове Антона вырвало. Появились судороги. Медсестра побледнела, бросила шприц с иглой на подоконник и побежала в кабинет Норейко.

- Инна Кузьминична! С Антоном плохо!

- Что с ним?

- Корчит его и рвоты.