Главный врач

— Хозяйственный вы человек, Павел Васильевич, — вел свою линию Корзун.

— Штука не хитрая, было бы умение, — согласился Дербеня. — Нельзя быть жадным. Если ты к человеку с душой, то и он к тебе с душой. К примеру, я попал к вам в больницу. Вы сделали мне операцию. Вернули мне здоровье. А что значит здоровье? Здоровье — это все. Нет его, здоровья, и ни за какие деньги ты его не купишь. Так могу я не отблагодарить своего дорогого доктора? Да я ему отдам все, что у меня есть. Верно я говорю?

— Не согласен, Павел Васильевич. Зачем же меня благодарить за то, за что я уже получил зарплату? Вот вы трудитесь, оберегаете лесное богатство. А разве вам дают еще что-нибудь, кроме оклада?

— Все вы верно говорите. Но тут нужно, как я говорил, еще и умение. У вас есть свое министерство. Мы тоже подчиняемся министерству лесного хозяйства. Вы что же, думаете, оттуда приезжают просто так? Нет. Им нужно, когда сезон, и ружьишком побаловаться, и прихватить с собой что-нибудь из даров природы. Сам-то представитель ничего этого не найдет. Потому как городской. Вот и пойдешь ему на выручку. А это, ежели ты человек, не забывается. Вот и получается, что мы вроде помогаем друг другу. Жизнь, она и есть жизнь.

— Нет, Павел Васильевич, я не согласен. Надо, чтоб все шло по строгому порядку.

— Да разве ж я против порядка? Для порядка я и поставлен. Но как, скажите, быть в таком случае? У соседа не хватило каких-нибудь припасов. Он идет ко мне. Я, понятное дело, его уважу. Другой раз и он меня уважит. Так что ж, по-вашему, мы ради порядка не должны помогать друг другу?

— Это другой разговор. Я за то, чтобы мы берегли государственное. Без обруча, говорят, нет клепкам державы.

Когда обед подходил к концу, хозяин, поднимаясь, сказал:

— Вы тут, Иван Валерьянович, прилягте, отдохните. А я тем часом сбегаю в лесничество. Вернусь — мы с вами еще потолкуем.

Дербеня ушел, водитель сказал, что вздремнет в машине, а хозяйка принялась убирать со стола. Иван Валерьянович, сидя на диване, смотрел на пышнотелую Настю, и в нем росло желание подойти к ней, заглянуть в глаза и молчаливо спросить… О чем? Она догадается. А дальше что? Откликнется ли на его призыв? А вдруг разразится гневом?

— Что это вы примолкли? — спросила Настя, проходя мимо с посудой в руках.

— Не знаю, что и сказать, — чувствуя, как спирает дыхание, ответил Корзун. — Язык отняло. То ли от наливки, то ли еще от чего.

Настя вышла на кухню. А Иван Валерьянович мучительно думал, как ему поступить, когда она вернется. Отбросить всякие условности? Или посмотреть, как она себя поведет?

— Так от чего же язык-то отняло, ежели не от наливки? — спросила, возвращаясь и садясь рядом с ним, Настя.

— Можно мне называть вас Настенькой?

— Пожалуйста. Только не при всех.

— Что же это со мною, право? — уже не владея собой, проговорил Корзун. Он провел рукой по отворотам тонкой кофточки, ткнулся губами в белую шею хозяйки, зашептал: — Настенька… Это какое-то наваждение…

— Иван Валерьянович! — тоже шепотом ответила Настя. — А если заглянет ваш водитель?

Вот он, пароль, который дает право идти на решительный штурм! «А если?.. Никаких если…»

— Водитель у меня воспитанный человек, — шаря губами по Настиной уже оголенной груди, ответил Иван Валерьянович.

— Ну что же вы спешите, как наш Петька? Чего уж там… — обхватывая руками шею Корзуна и удобнее втискиваясь телом в диван, шептала Настя…

Когда вернулся Дербеня, Иван Валерьянович, готовый в дорогу, прохаживался в саду. Не там, где стояли ульи, а за надворными постройками. Егерь, оказывается, занимался не только пчеловодством. На приусадебном участке росли яблони, вишни, груши, сливы. Вдоль забора уже наливались соком ягоды черноплодной рябины, облепихи, дозревала алыча…

— Может, заночевали бы? — спросил Дербеня.

— Что вы, дорогой Павел Васильевич, — возразил Корзун. Мелькнула мысль, что после всего случившегося Дербеня стал ему как бы роднее. — Пора и честь знать.

— Ну тогда открывайте багажник. Без гостинцев вас не отпустим.

Гостинцы — это была наполненная чем-то сумка и два трехлитровых бидончика.

— Тут сушеные грибки. В бидончиках медок — свежий, самый что ни есть целебный, — говорил Павел Васильевич, укладывая принесенное в багажник машины. — Постойте, вы же забыли. — Через минуту он вынес развесистые оленьи рога. — Не знаю только, как чтоб поудобнее их поместить.

Кое-как уложили.

— Ты выезжай, — сказал водителю Корзун, — а я еще перекинусь парой слов с хозяевами.

Дербеня открыл ворота. Машина, провожаемая все тем же урчанием из конуры, медленно выехала с подворья. Иван Валерьянович, растроганный, подошел к хозяевам. Чуть-чуть вроде саднила совесть. Павел Васильевич как мог отблагодарил своего врача. Хотя хватило бы, пожалуй, и одних рогов. А получилось, что наградил рогами своего пациента и он, Корзун. Какой-то злой каламбур. Но это длилось недолго. Взглянул на Настю. В ее глазах светилась радость. Вот и решай после этого, что хорошо, а что худо. Нет, ничего не надо усложнять. Пусть жизнь идет так, как идет.