Главный врач

— А я будто чувствовал, — сказал Корепанов, помогая ей раздеться. — Сижу тут и беспокоюсь.

— Рассказывай! Все рассказывай! Что Люся?

— Она говорит, что ее ударил какой-то бывший полицай. Она простилась со Стельмахом и направилась к себе. Ом поджидал ее в подворотне, этот полицай. Она даже фамилию назвала — Шкура, Федор Шкура. Она крикнула. Потом появился Никишин, поднял ее. Больше она ничего не помнит…

— Я знала, что это не Андрей, — с облегчением произнесла Марина. — Он не мог этого сделать. Даже в пьяном виде не мог.

Зазвонил телефон. Алексей присел к столику.

— Из Риги? — недоуменно спросил он. — Кто бы это мог быть, из Риги?

В трубке что-то щелкнуло. Потом раздался голос:

— Да, я… — ответил Алексей. — Корепанов… Я слушаю… Какую статью?.. Кто это говорит?.. Кто это «я»? — спросил он внезапно охрипшим голосом. И вдруг принялся стучать рычагом.

— Станция! Станция! Что случилось?.. Да нет же, было очень хорошо слышно! Постарайтесь соединить! Умоляю вас!..

Марина подошла, стала рядом. Алексей смотрел на нее, бледный, испуганный.

— Кто это? — спросила Марина.

— Сейчас.

Он положил свою ладонь на ее руку. Обычно теплая, всегда сухая, ладонь была холодная и чуть влажная.

— Кто это?

Алексей не ответил. В телефонной трубке послышался четкий, с металлическим оттенком голос телефонистки. Она сказала, что на линии опять неполадки.

Алексей медленно положил трубку. Широкой ладонью провел по лицу, будто снимал паутину.

— Кто это?

— Это звонила она…

— Кто?

— Аня.

— Нет. Тебе почудилось.

— Она звонила. Аня. Это ее голос.

Марина глотнула воздух, шепотом спросила:

— Что она сказала?

— Что прочла мою статью в журнале.

— А еще?

— Ничего, она плакала.

Взамен эпилога

В кабинете у меня с тех пор ничего не изменилось. Разве что книг прибавилось. На столе — тот же Старик в мантии академика. В левой руке у него — хрустальный глобус, правая выставлена вперед и в ней — часы. Мы по-прежнему беседуем с ним.

А время идет, идет… Недели складываются в месяцы, месяцы — в годы…

— Год — это много или мало, Старик?

— Это много и мало. Вечность и мгновение. Все и ничего.

— Да, ты прав. В сутолоке будней не думаешь об этом. И лишь когда прислушиваешься к звуку твоих часов… И потом — эта рукопись. Кажется, совсем недавно мы советовались, как начать книгу. И вот она закончена. Меня терзают сомнения, Старик. Понимаешь, книга — это жизнь. А жизнь — всегда борьба: радость побед, горечь разочарований и… любовь. Что самое главное в любви, Старик: безумная страсть, преданность до самозабвения или безграничная нежность?

— Сдержанность, умение владеть собой. Без этого нет и быть не может настоящей любви.

— Да. Мы уже говорили об этом.

Я перелистываю страницы и вздыхаю.

— Тебе тоскливо?

— Да, Старик. Грустно расставаться со своими героями. Это ведь не выдуманные люди. И все, что произошло с ними, — тоже не выдумано. Я обещал Марине, что не буду ничего приукрашивать. Ты знаешь, я сдержал свое слово. Конечно, я не мог быть безразличным к людям, о которых писал. Одних я любил, других презирал, третьих ненавидел. И это, в какой-то мере, сказалось и на описании поступков, и при отборе эпизодов. Но тут уж я ничего поделать не мог.

Я опять листаю рукопись. Дохожу до последней страницы.

— Меня смущает заключительный эпизод, Старик.

— Но ведь все было именно так. Однако…

Он замолчал.

— Что, Старик?

— Я думаю, надо все же сказать о дальнейшей участи героев. Как сложилась их судьба? Ведь ты сейчас пишешь что-то вроде эпилога. А в эпилогах принято рассказывать о судьбах героев.

Я согласился. Хорошо, скажу. Но коротко, в нескольких словах. И только о самом главном.

Алексей Корепанов? Он сейчас возглавляет одну из крупнейших клиник по хирургии грудной полости. Профессор. Аня — с ним. И Алешка — тоже.

Сурен? Он работает в госпитале инвалидов Отечественной войны рентгенологом. Галя переехала к нему. В свободное время он пишет стихи. Недавно прислал мне свой третий сборник.

Бритван и Ася уехали на Север. Недавно я их встретил в Москве, на улице Горького, нагруженных покупками. Леонид Карпович на свою судьбу не жалуется. Говорит, что работать везде можно. А на Севере даже лучше: там ценят настоящих работников.

Где сейчас Мильченко, я не знаю. Перед отъездом он сказал мне, что его погубило «дело Корепанова». Он готовил проект решения на бюро обкома. Он был убежден, что это бюро станет роковым для Корепанова. Но Гордиенко прочитал проект решения и хмуро спросил:

— Значит, рекомендуете поступить со всей строгостью, Олесь Петрович?

— Вы сами говорили, что советские законы нарушать нельзя, — сказал Мильченко.

— А злоупотреблять ими, как в истории с Лачугиным, можно?

Вот, пожалуй, и все. Да, Марина… Милая моя, умная, смелая, красивая Марина! Ну что же мне сказать о ней, Старик? Ей было так трудно.

— Да, ей было нелегко. И все же… Удивительное это чувство — Любовь.

Он замолчал, задумался.

Так что мне сказать о ней, Старик?

— Ничего. Скажи только, что она — твой старый друг. И что это она посоветовала тебе написать книгу о Корепанове.

Биографическая справка