Главред: Назад в СССР. Книга 2

– Мне кажется, это и так теперь стало понятно, – она удивленно пожала плечами. – Чтобы проверить, насколько это для вас на самом деле важно, искренне ли вы верите в свои слова или просто нашли новый способ сделать карьеру. Только я все же думала, что вы просто будете более настойчивым, сможете убедить меня, где-то пошли бы на компромисс…

– Но зачем так сложно? – я отреагировал слишком эмоционально, даже едва чашку с кофе со стола не смахнул. – Почему нельзя было просто сказать?

– Это не сложно, – Громыхина внимательно посмотрела на меня и покачала головой. – Редактор районной газеты должен быть уверен в своей правоте и должен уметь договариваться. А не бежать подделывать подписи.

Мне стало стыдно. Теперь по-настоящему. С одной стороны, я терпеть не мог таких витиеватых схем, когда тебя фактически поддерживают, но прямо об этом не говорят. А с другой, я и впрямь выбрал сомнительный путь. Да, своего добился. Но какой ценой? Мы ведь еще даже не все обсудили.

– А что Анатолий Петрович? – мне очень хотелось, чтобы Громыхина рассказала больше, чтобы не оставила сомнений, объяснила все.

– Понимаете, он не хотел скандала, – ответила Клара Викентьевна. – Советский Союз столкнулся с настоящим бедствием, и сейчас меньше всего нужны разного рода инсинуации… В западной прессе уже вовсю муссируется тема нашего разгильдяйства.

– Так поэтому ведь и нужно обо всем этом говорить! – возмущенно воскликнул я, даже привстал со стула.

– Сядьте, Евгений Семенович, – легким жестом остановила меня Громыхина. – Анатолий Петрович консультировался по этому поводу в обкоме, его просили… гм, не педалировать этот вопрос. Сейчас к теме Чернобыля приковано слишком много внимания тех, кому знать о нем нежелательно.

Я посмотрел на раскрытую книгу, лежащую по левую руку от Громыхиной. Судя по разноцветному рисунку на развороте, это географический атлас. Клара Викентьевна изучает на досуге политическую карту мира?

– США? – уточнил я. – Великобритания?

– Весь коллективный Запад, – подтвердила Громыхина. – Но вам, товарищ редактор, следует помнить, что помимо врагов внешних существуют враги внутренние. Агенты влияния. Диссиденты. Подпольные антисоветские организации. Для них проблемы чернобыльцев станут лакомым кусочком, если мы неправильно их преподнесем. Это же будет удар по советскому строю. Понимаете?

Я прекрасно уловил мысль Клары Викентьевны. Восьмидесятые стали переломной эпохой в истории СССР, и тот же Чернобыль уже скоро будет считаться одной из точек невозврата. Своего рода катализатором развала. Во-первых, это огромные финансовые затраты на ликвидацию последствий. А во-вторых, результаты той самой гласности – люди были шокированы масштабом происходящих в стране событий. Афганистан, Чернобыль, маньяки Чикатило и Фишер, крупнейшие катастрофы на транспорте[6]. Все это подкосило людей, осознавших, как много от них скрывали. Масла в огонь подлили неизвестные дотоле факты из истории СССР вроде Новочеркасского расстрела[7], Куреневской трагедии в Киеве[8] или радиационной аварии на уральском комбинате «Маяк»[9].

Если бы во всех этих случаях власти признали ошибки, а сами события не прятали под гриф «Секретно», все могло пойти совсем по-другому. И дело тут не в подпольных организациях и агентах влияния, о которых говорит Громыхина. Больше всего вреда стране принесли те, кто боялся рассказать о том же Чернобыле, кто скрывал правду о расстреле рабочих в Новочеркасске и глушил «вражеские голоса» вместо того, чтобы вступать с ними в дискуссию и побеждать аргументами. Причем в реалиях Союза, когда не было единой платформы вроде Твиттера или Ютьюба, созданных на Западе и готовых в любой момент поменять правила под себя, это действительно мог получиться разговор на равных. Когда каждая из сторон вынуждена следовать правилам и играть не на эмоциях и скандалах, а на фактах. Невероятная ситуация для моего будущего и вполне возможная в рамках идеальной советской идеи… Но такого слона нужно начинать есть по кускам. Иначе подавишься.

– Понимаю, – я кивнул в ответ Кларе Викентьевне. – И еще я так же хорошо понимаю, что если не будем говорить правду мы, то люди узнают ее от «вражеских голосов». Как думаете, это нужно стране и партии?

– Не пытайтесь вывести меня на полемику, Кашеваров, – Громыхина с улыбкой покачала головой. – У нас с вами одна цель – просвещать советских читателей, только передо мной, как парторгом издания, вдобавок стоит задача не навредить. Останавливать вас и, если нужно, даже резко осаживать.

– Поэтому вы сказали, будто я завербован? – я припомнил парторгше неприятные слова.

– Извините, – как мне показалось, искренне сказала Громыхина. – Издержки профессии.

– Я рад, что у нас теперь стало больше взаимопонимания, Клара Викентьевна, – я сделал последний глоток и отставил в сторону чашку. – А теперь скажите мне, только честно. Краюхин статью запретил?

– Скажем так, он ее крайне не рекомендовал, – мягко ответила парторгша. – Помните, я вам говорила, что в статье были его правки, а не мои?