Главврач

— Мариночка и Марианна — это разные имена, — сказал он, стараясь говорить, как можно мягче. — Марианну можно называть Машенькой или Анечкой…

— Да пошел ты! — грубо огрызнулась жена, прикрываясь дочерью, как щитом. — Достал своим занудством, честное слово! Я не Ивано́в, а Ива́нов! Командир козлов-баранов!

Константин действительно не любил, когда в его фамилии неправильно ставили ударение. Отец еще в детстве объяснил, что они — Ива́новы. Так правильно, если не веришь, то можешь у Антона Павловича Чехова спросить, у него пьеса есть про нашего однофамильца. Ну и что с того, что все вокруг произносят Ивано́в? Известно же, что на одного умного десять дураков приходится.

Раньше Ника воспринимала «пунктик» по поводу ударения нормально и никогда не позволяла себе шуток на эту тему. Тем более — таких грубых.

— Камандил казлов-баланов! — повторила дочь и показала Константину язык.

— Я не командир козлов-баранов, — с прежней мягкостью сказал Константин, глядя в окно, за которым открывался типично блоковский пейзаж — ночь, улица, фонарь, аптека, бессмысленный и тусклый свет. — Я самец богомола. Я оплодотворил самку и теперь можно есть меня поедом, потому что больше я не нужен. Можно и вообще сожрать…

— Что ты несешь?! — злость в голосе Ники сменилась удивлением. — К чему ты клонишь?

— К тому, что мы разводимся! — объявил Константин. — Так для всех будет лучше…

На следующий день к его возвращению Ника испекла шарлотку. Вроде как к приходу родителей, которые явились следом за Константином. Тесть был сильно навеселе, а теща — крепко на взводе. Константин хотел было уйти, но не хотелось портить дочери настроение. Марианночка (а не Мариночка!) непременно огорчилась бы — как же так? Пришли гости, а папа уходит. Дочь любила гостей и застольные посиделки.

Тесть сразу же начал вещать о том, что самое важное в семейной жизни — уметь прощать. Пока он разглагольствовал, теща сверлила Константина недружелюбным взглядом, а когда тесть заткнулся, сказала свое слово — разбить свое счастье легко, а вот склеить обратно невозможно.

— Совершенно верно, Анна Никитична, — подхватил Константин. — Наш горшок уже разбился поэтому развод будет лучшим выходом из сложившейся ситуации.

— Но ты понимаешь, что потеряешь не только Нику, но и Марианночку? — уточнила теща.

Константин молча пожал плечами — и что теперь? Терпеть всю жизнь эту вздорную бабу, сохраняя видимость полной семьи? Слуга покорный!

После ухода гостей он стал сооружать себе ночлег на кухне — придвинул к угловому диванчику стулья, положил сверху два одеяла, накрыл простыней, поставил на стол будильник…

— Это лишнее, — прокомментировала Ника, иронично наблюдавшая за его действиями. — Кровать у нас большая, мог бы спать там.

— У тебя, — поправил Константин, поскольку двуспальная кровать была свадебным подарком родителей Ники. — Извини, но я не привык спать в одной кровати с кем попало.

Эти слова поставили в их отношениях точку. На следующий день Константин договорился с Валерием Николаевичем о том, что он несколько дней поживет в своем кабинете, пока не снимет квартиру. Покидая дом, так и не ставший родным, забрал с собой только то, что когда-то принес, и то, что покупал себе сам.

— Зачем мне галстуки и запонки? — поинтересовалась Ника, вертя в руках подарки своих родителей.

— Передашь моему преемнику вместе с моими глубочайшими соболезнованиями, — ответил Константин.

Диспозиция изменилась — теперь уже Ника пыталась сгладить, а он обострял. Не из вредности, нет, а для того, чтобы дать понять, что возврата к прошлому быть не может.

В поликлинике Константин провел всего одну ночь, а затем переехал к Женечке, в район со былинным названием Карачарово.

— Кара за чары, — объяснила Женечка. — Здесь когда-то стоял монастырь, в который ссылали на перевоспитание распутных женщин. Таких, например, как я…

— Ну какая же ты распутная! — возразил Константин. — Нечего на себя наговаривать.

— Распутная, распутная! — настаивала Женечка. — Увела мужика из семьи, оторвала от дочери…

Вообще-то все было совсем не так. Сначала Константин ушел из дома и поселился в своем рабочем кабинете. На следующий день, по окончании приема, Женечка заперла дверь на ключ, увлекла Константина на кушетку, уложила на спину и изнасиловала (а как еще называть процесс, в котором вся инициатива, полностью и безраздельно, принадлежит одному из партнеров?). Придя в себя, Константин проявил встречную инициативу… В двенадцатом часу ночи Женечка сказала, что в кабинете очень романтично, но дома удобнее и они поехали к ней.

Женечка никого из семьи не уводила. Она просто согрела своей любовью ушедшего из семьи Константина, но ей нравилось чувствовать себя коварной разлучницей, распутницей и вообще пропащей женщиной, бросившейся в свою любовь, как в омут. Константину больше всего нравились в ней открытость и темперамент. Женечка щедро дарила ему свою любовь и всегда была готова устремиться навстречу — только мигни!