Главврач

— Эту потерю я пережила в девятом классе, — Маргарита Николаевна, (впрочем, после открывшего вечер брудершафта — просто Рита) пренебрежительно махнула рукой, давая понять, что потеря была невелика. — Сначала все было как в сказке — шампанское, свечи, шелковые простыни, пела Билли Холидей… Я чувствовала себя принцессой… Но в самый разгар страстей заявились родители моего кавалера. На даче вырубили электричество, и они решили вернуться на день раньше. Принцессу обозвали проституткой и выгнали из дома, не дав толком одеться… А принц спокойно наблюдал происходящее. Впрочем, не так уж и спокойно — трясся, как осиновый лист. Я его наказала за трусость. Рассказала всем, что корешок у него малюсенький и кончает он в три секунды. Не так уж и наврала, если честно… Надеюсь, что с твоими родителями проблем не будет?

— Мои родители живут в Узбекистане, — успокоил Константин. — Ну и вообще я уже взрослый мальчик, как ты могла заметить.

— Возраст не имеет значения, — возразила Рита. — У нас… то есть уже — у них, работал в приемном доктор Лебедев, не меньше сорока ему было, а то и все сорок пять. Так ему маменька обеды в судочках на работу возила, чтобы сы́ночка не портил желудок больничной едой или сухомяткой. А если он дежурил — то и ужины. С собой брать нельзя. Остынет же, а разогревать — это уже не комильфо, нужно кушать свежее. Представь картину — в приемнике очередь на госпитализацию, Лебедев пашет в поте лица, а вокруг него бегает маменька и причитает: «Буся! Ну так же нельзя! Супчик остынет!». Народ просто валился со смеху.

— А ведь, наверное, это хорошо, когда тебе кто-то привозит на работу свежеприготовленные обеды, — подумал вслух Константин.

— На меня в этом смысле рассчитывать не стоит, — предупредила Рита. — Мои кулинарные способности не простираются дальше очистки банана и вообще я эгоистка. Предпочитаю, чтобы заботились обо мне.

После трех часов, проведенных в «Черепахе» (текилу пришлось заказывать четырежды), у Константина сложилось такое ощущение, будто они знакомы много лет. С Ритой было легко, а легкое начало романа — это многообещающий позитивный симптом.

К полуночи акции всех любимых женщин Константина Петровича Ива́нова, бывших и действующих, упали ниже плинтуса, а сам Константин Петрович, на тридцать пятом году жизни, постиг смысл чеховского выражения «увидеть небо в алмазах».[28] По потолку в самом деле пробегали цепочки ярких вспышек — так сильно эндорфины по мозгам шандарахнули. И спала Рита хорошо, эстетично — не разметывалась по всей кровати и не храпела. Надо сказать, что маленькая ложечка дегтя в этой огромной цистерне сладчайшего меда все же имелась — Рита курила, в том числе и в паузах между любовными баталиями. Константин, за компанию, снова приобщился к этому пороку, пообещав себе, что будет курить мало и только в обществе любимой.

После нескучной ночи завтракали так, словно приехали из голодного края — смолотили приготовленную Константином глазунью и все сырно-колбасное, что было в холодильнике.

— Oh Danny boy, the pipes, the pipes are calling![29] — пропела Рита, когда с завтраком было покончено. — Пора заниматься делами. Тебе — работать, а мне — искать работу.

— Я думаю, что ты ее уже нашла, — усмехнулся Константин. — И даже прошла испытательный срок. Приезжай к часу. Оформишься и, заодно, на собрании тебя представлю.

— Хорошо, — кивнула Рита. — Но у меня есть один вопрос. Что если вдруг когда-нибудь…

— Я не смешиваю личное с рабочим! — ответил Константин. — Прекращение наших отношений никак не отразится на твоем рабочем статусе. Пока ты работаешь нормально — ты спокойно работаешь.

На четвертом месяце романа, который бил ключом и не собирался иссякать, Константин начал задумываться о прелести моногамных отношений. Чего уж греха таить — мимолетные удовольствия он позволял себе даже в начальном периоде своего единственного (и хотелось надеяться, что и последнего) брака. Ника поначалу казалась упоительно восхитительной, но… Впрочем, дальше можно не продолжать, ибо один мудрец, не исключено, что и сам Конфуций, сказал, что значение имеет то, что говорится до «но», а на сказанное после можно не обращать внимания.

Рита была женщиной необычной. Необычной в полном и всестороннем смысле этого слова. Сказать ей: «переезжай ко мне, станем жить вместе, раз уж нам так хорошо вдвоем» было нельзя. Посмеется-пошутит, придумает очередное ласково-ироничное прозвище (последним было «Ланселот Кабинетный») и на том все закончится, так и не начавшись. А повторять предложение не стоит. Будешь выглядеть занудой, проще говоря — дятлом. Переезжай ко мне… Тук-тук… Переезжай ко мне… Тук-тук… Ну переезжай же ко мне, противная… Тук-тук… А пошел ты со своим предложением знаешь куда?!