Главы романа

Павел ел кашу жадно, не чувствуя вкуса. Он приободрился, оглянулся. Багрово горел вокруг Оржицы горизонт. Он был одинаков и на западе, где только что село солнце, и на востоке, куда они рвались. Повсюду дымили пожары. Облака, дома, деревья, стены домов отсвечивали пламенно, грозно. Широкий штык автоматической винтовки в углу кузова казался острым, горячим языком пламени.

— Ну, что там? — спросил Павел Наташу.

— Говорят, все хорошо, — ответила девушка, — спите. Говорят, скоро начнется переправа.

Павел проснулся в тревоге. Он увидел то же раскаленное лезвие штыка.

— Должно быть, я спал мало, — подумал Павел, но тут же услышал голос сержанта:

— Который час?

И ответ из темноты:

— Начало третьего.

Голоса заглушались ударами близких разрывов, ответным залпом батареи. Над конопляником метались синие вспышки и мгновенные тени. Канонада ожесточалась.

В промежутках между залпами многократно повторенное дошло до Павла известие, заставившее его подняться:

— Переправа горит. Немцы получили подкрепление.

От машины к машине передавался приказ:

— Остаться одним шоферам, остальным в оборону. Вокруг засуетились. Зазвенело оружие. Сержант вскочил на машину, протянул Павлу руку.

— До свиданья.

Павла будто подбросила какая-то мощная сила.

— Нет, не прощайтесь, я с вами.

Сержант удивленно запротестовал:

— Что вы, что вы! Вы ж нездоровы. Вы ж гражданский.

Павел оборвал протест:

— Бросьте. Я понимаю. Только где бы винтовку.

До него донесся торопливый шепот Наташи, упрашивавшей бойцов:

— Да уговорите же его, он совсем, совсем болен. Разве можно?

Павел вспылил.

— А вы при чем?

Он поспешно перетянулся ремнем, по примеру красноармейцев проверил затвор. Машина и согнувшаяся девушка возле нее остались позади в темной гуще конопли.

Капитан, принявший команду над наскоро организованным отрядом, на секунду остановился возле Павла.

— А вы откуда?

Прежде, чем Павел сообразил, что сказать, сержант ответил за него:

— Это с нашей машины. Политрук.

— А, политрук?

Капитан побежал дальше.

Павел почувствовал неожиданный прилив гордости. Теперь только не опозориться перед красноармейцами, перед этим сержантом. Ведь они уже который раз в бою. Он стоял, вытянувшись, сжимая винтовку. Сержант взял его за руку.

— Что задумались? Давайте покурим.

Они сели на подвернувшееся бревно. Пальцы сержанта нащупали бумажку в руке Павла, насыпали в нее махорку. Они курили, пряча цигарки меж ладоней. И хотя оба почти не говорили, Павел почувствовал, что приобрел нового верного товарища.

— Как вас зовут? — неожиданно спросил сержант.

— Павел.

— Меня Борис. Борис Кузнецов. Ты держись меня, а то в первый раз, знаешь...

— Подымайсь! — прокричали впереди.

Павел не успел ответить сержанту, он глубоко затянулся, раздавил пальцами окурок, вскочил.

Как и сотни других, Павел думал, что от его стойкости и смелости зависит судьба боя. Он думал, что силы собраны в кулак, что кто-то в Оржице разработал план отчаянного прорыва, рассчитал все, до последней гранаты. Надо только напрячься, немцы будут отброшены, путь свободен. Но где же эти немцы? Только б дорваться до них! Дорваться!

Ярость охватила всех вокруг, завладела Павлом.

Каждый мускул набух бешенством, двигался стремительней его мысли. Он стрелял, сцепив зубы, словно вбивал пули прямо в немцев. Он бежал вперед. Удары ветвей, визг осколков только подбавляли злобы. Он бежал и, как все, кричал в лицо невидимому врагу. И крик этот был так же похож на «ура», как на завывание пущенного из пращи камня.

Только б дорваться! Дорваться! Дорваться!

Отряд пробирался беглым шагом. Миновали болота. Единым махом взбежали на пригорок. Их встретил огонь автоматов и пулеметов. Они с трудом поняли команду: «Назад». Отходили, отстреливаясь, злобно ругаясь.

Окопались в кукурузе. Все поспешно стреляли в темноту. Павел стрелял тоже. Трескотня автоматов становилась густой. И воздух свистел гуще. Тогда они получили приказ: «В атаку!». Огромными прыжками рвались вперед. В темноте раздвигался лес. Враг тоже будто раздвигался. Они догоняли только одиночных пехотинцев, валили их с ног. Откуда-то сбоку обрушились минометы, пришлось опять повернуть назад, к кукурузному полю. Непрерывные разрывы мин заставляли прижиматься к дну окопчиков. Бойцов осыпала земля, осколки, срезанные стебли.

— Наклони голову. Ниже. Ниже, — слышал Павел голос сержанта и втискивался в землю.

По цепи передавали:

— Диски. У кого есть диски?

— Гранаты. Дайте гранат!

За взрывом раздался стон. До Павла доносилось:

— Мать их так! Опять двоих ранило.

— Где артиллерия наша, чтоб ей подохнуть?!

Светало. Становились видны лужи впереди, вершины кустов, обернутых понизу туманом. Снова пришел приказ: «В атаку!». Они опять поднялись, бежали, еле видя друг друга в тумане. Снова их встречал сосредоточенный огонь, заставлял отступать к знакомым окопчикам.

Павел дрожал от злобы. Он не мог выместить ее на неуловимых врагах. Такая же злоба охватывала всех вокруг. Борис после второго отступления, падая рядом с Павлом на землю, раздраженно швырнул винтовку.

— Черт побери, эту пукалку. Куда с ней против автоматов?