Глаз дракона

Двоюродный брат улыбается хищным оскалом, но при том на зависть блестя глазами.

— Я рад, что ты обратился ко мне, Сунь Пиао. Мы с Чэнь, почитай, год тебя не видели, с тех пор, как уехал Линлин. Дети по тебе скучают…

От мыслей о доме Пиао всегда становилось больно, как сейчас. Старший следователь глотает комок в горле. Не может сказать не слова. Брат почувствовал этот шквал боли, и принялся говорить ещё быстрее.

— …заходи в гости, пообедаем вместе. Детям понравится, Чэнь будет рада. К тому же у меня пылится ящик французского вина с одного кораблика. Надо бы проредить ряды бутылок, а без тебя за него браться несподручно.

— Я-то не против, совсем не против. Но вряд ли вы захотите видеть меня у себя в доме, когда от этого расследования пойдёт волна.

Глаза Пиао метнулись к трупам. Восемь тел. Брат смотрит туда же; тысячи вопросов вертятся у него на языке, но он знает, что старший следователь не ответит ему. Лучше просто всё забыть, ради собственного блага. Чэн кладёт руку на плечо Пиао. Почти невыносимая поддержка.

— Бред. Семья это семья. Политика это политика, надо относиться к ней соответствующе, смыть её к чёрту в унитаз за компанию с говном…

Боль нахлынула, и отхлынула. Старший следователь улыбается.

— …у меня есть друзья среди деятелей Партии. Сунь, может, они помогут чем? Есть даже контакт в Политбюро, в самой кормушке…

Старший следователь молчит. Но взгляд, взгляд… Чэн хорошо его знает, видит его каждый день на бойне, в миг, когда кувалда уже летит в лоб. Перед тем, как нож аккуратно пройдётся по тёплому горлу животного. Перед тем, как крови хлынуть потоком.

— …бля. Настолько погано? Думаешь, их смерть…

— Слушай, мне надо идти. Передавай привет Чэнь и детям. Насчёт вина посмотрим, но попозже. Пусть хотя бы самое дерьмо с этого дела схлынет…

— Сунь, если тебе нужна какая-то помощь…

Но старший следователь уже развернулся и уходит… не смотря назад, ничем не показав, что слышит слова брата.

Студент Пань до сих пор возится с женщиной. Глаза его прикипели к разверстой ране, которая словно воплощает в себе всё, чем та была и чем теперь стала.

— Жди, пока он доработает.

Шишка кивает, когда Пиао проходит мимо, тень его раскинулась на пандусе, и на мозаике булыжника. Яобань ёрзает телесами на фиберглассовом гробу, куда он взгромоздился, бурчит. Ближе придвигает тарелку с едой к жирным губам. Мелькающие палочки запихивают в рот жареную лапшу.

— …мой двоюродный брат покажет тебе, где тут холодильник. Уберёте трупы туда…

Тот снова кивает. Палочки так и мелькают.

— …а потом езжай домой. По дороге забросишь своего брата и Синя. Мой брат и Вэньбяо пусть ждут тут, пока я договорюсь с Шефом Липингом…

Яобань снова кивает. Лапша свисает изо рта. Вылитый новогодний серпантин на утро после праздника.

— …я пару часов посплю, потом буду искать Липинга.

Шишка снова кивает, отводя тарелку от лица. Во рту у него мясорубка. Открытые горные работы.

— У Шефа роскошная хата на Тайлю, да? Ему вроде как помог двоюродный брат, министр.

— Хуй его знает. В гости он меня не приглашал. Бухает он обычно со старшими по званию.

— Таким товарищам только большие товарищи настоящие товарищи?

Слова Шишки ранят. Мысли Пиао улетают в Пекин. К блестящим чёрным машинам. К потерянной женщине, к жене… её лицо быстро тает. И приходит боль. Стремительная, как пикирующая чайка, и упорная, как попрошайка, оценивший толщину кошелька.

— Товарищи Липинга в овраге кобылу доедают. Да и им самим закусят не подавятся.

Яобань от смеха выплёвывает непрожёванную лапшу назад в тарелку. Старший следователь видит его язык, похожий на брусок мостовой, залепленный детритом современной городской жизни. Смех утихает, Шишка снова возвращает тарелку к губам, продолжает запихивать лапшу в молотилку зубов.

— Хорошая лапша хоть?

— Ниибацца, Босс.

— Ладно, разбирайся тут, Яобань, и знаешь…

— Что?

— …самые вкусные куски сейчас у тебя на груди.

Шишка хватает понадкусанные ленточки измазанными пальцами и с ухмылкой отправляет в рот.

Спускаясь по пандусу, мигая от света, старший следователь клянётся, что никогда больше не будет есть лапшу.

Шанхайская компания «Forever Bicycle» производит в год три с половиной миллиона велосипедов. Поток хрома и гудков, который обрушивается на улицы, пока заводы возносят хвалу на алтарь нового экономического чуда. Велосипеды запруживают артерии города. В Америке ту же модель называют «Ловец ветра». Романтическое, героическое имя… имя скорости, воли, свободы. В Шанхае реальность обнажена, не прячется под одеждами романтики и героизма. Тут их зовут просто велосипеды Форевер.

Сейчас день… солнце, без борьбы увязшее в паутине смога. Ползёт над городом, пришибленным и настропалённым. Будто он чего-то ждёт. Словно хочет чихнуть, но никак не может.