Глаз дракона

— …в отчёте есть вывод. Четверо, которые были в Гундэлинь, и которых должны были казнить, он определил, что их застрелили. Но входные и выходные отверстия пули замаскированы увечьями. Кто-то пытался скрыть причину их смерти. Пань это упустил, что было несложно в тех обстоятельствах…

Её взгляд прикипел к нему. Она пытается подготовиться к боли. Пиао набирает полную грудь воздуха, острого, как зазубренное лезвие.

— …и эти четверо, и другие, включая Бобби. Анализ показал, что они были под анестезией. Опиаты. Снотворное. Все пережили обширные медицинские процедуры…

Сердце у него в груди бьётся молотом. Его эхо отдаётся в среднем ухе, в висках. Каждое слово пробивается через эти залпы.

— …Бобби, Е Ян, Хейвуд, Цинде, профессор заключил, что их смерть наступила в результате этих процедур. Что им дали умереть на операционном столе в ходе насильственного хирургического вмешательства. Увечья должны были скрыть этот факт от нас и затруднить опознание.

Глаза Барбары, их цвет меняется от бирюзового до шиферно-серого, в них бьются тысячи вопросов.

— Медицинские процедуры. Насильственное хирургическое вмешательство. Не понимаю. Что вы говорите, что говорит этот профессор? Что же это за такие операции?

Старший следователь изнутри прикусывает губу. Распутывает клубок слов. Выплёвывает их…

— Их органы, их удалили. Удалили в ходе хирургической операции. Удаляли систематически.

Пиао утирает блевоту с губ. Тряпка жирная, от неё крылья тошноты бьют ещё чаще. Горячая рука ложится на плечо. Запах алкоголя, конфет и микстуры от кашля прорывается через вонь желчи.

— Вот, Босс, попейте. Мы решили открыть бутылочку. Оцените, как там всё расписано на этикетке…

Старый добрый «Сазерн Комфорт». Старший следователь ухватывает бутылку за узкое горлышко и крепко прикладывается. Яобань хлопает его по спине.

— …а этот пилот профессионально закладывает за воротник. Полбутылки. Три глотка, и полбутылки как ветром сдуло. Жажда Императора.

Чжи-8 набирает высоту. Трясётся. Пиао трясётся. Ещё раз прикладывается. Подслащенный напалм. Он прижимается к задней переборке. Сердце Чжи-8 стучит прямо ему в спину.

— Ну что, Босс?

Кивает в середину кабины, где Барбара Хейес… глаза её смотрят сквозь сталь и годы. Пиао не хочется слов. Слова. Но может они успокоят тошноту.

— Я сказал матери, как убили её сына. Сказал матери, что он умер на операционном столе…

Ещё глоток. Жар его растекается в голове.

— …сказал матери, что ему вырезали органы.

Яобань берёт бутылку.

— Это было в отчёте профессора Паня?

— На последней странице?

Пиао кивает. Голова плывёт, как собака в канале.

— …Извините, Босс. Сроду в жизни не читал последние страницы. Всегда думал, что там пишут херню.

Чжи-8 проваливается. Пиао ещё крепче вжимается в перегородку. Сердце стучит в такт с пульсом ротора.

— Эта последняя страница удалась.

Соскальзывая на железный пол, старший следователь ведёт по серпу сварного шва пальцем.

— Босс, о чём мы говорим? Операции. Вырезали органы. Похоже на безумие какое-то.

Пиао берёт бутылку. Допивает. Втыкает в этикетку. Представляет себя жуком, ползущим по громадному старому дому. Исследующему старый добрый пароход. Отваливающий от берега старой доброй Миссисипи.

Похоже на безумие.

Снаружи, за железными пределами Чжи-8 пролетает земля. Бесформенная пустыня, пограничные территории, истыканные электрическими пометками деревень, посёлков, городов. Полёт из безумия в нормальный мир. Из безумия… земли северо-востока, дальнего севера. Земли безмолвных слёз. Неуслышанных криков.

ПИНФАН.

— Мы пролетали над этой деревушкой. В тридцати километрах от Харбина. Теперь её едва ли заметишь. Здания, одни здания. И безумие.

Бутылка выскальзывает на пол, разлетаясь взрывом прозрачных осколков.

— Они там ставили эксперименты на людях. Заражали их смертельными вирусами. Медленно замораживали. Наблюдали длительные последствия обморожения. Расчленяли живыми. И в сознании. Вырезали у них органы.

— Пинфан, секретная японская исследовательская база в последнюю войну. Вы о нём говорите, да, Босс?

Достаточно посмотреть в глаза. Старший следователь может обойтись без слов. Обойтись без кивка.

— Вы говорите, над телами ставили эксперименты, как там? Резали их, пока они ещё были, блядь, живыми?

Пиао поднимается на ноги. По стеклу идёт в середину кабины… к Барбаре.

— Очередной Пинфан, — всё, что он говорит. Страна безмолвных слёз. Страна неуслышанных криков.

Она молчит. Всю дорогу до Нунцяо… стальные крылья непрерывно молотят воздух. Они с Пиао сплели пальцы. Иногда она давит, до белых костяшек; иногда расслабляет руку.

Единственный барометр её чувств. Рука и слёзы. Его мать, его жена, теперь Барбара. Женщины, бездонный колодец слёз. Он часто пил из него.

Машина ждёт на взлётной полосе. Они садятся назад, она по-прежнему держит его за руку, не осмеливается выпустить. Ей кажется, будто только эта рука, как якорь, держит её на месте. И каждый раз, как они встречаются глазами, происходит вспышка. Как солнце, упавшее на воду.