Глаз Эвы

Ларсгорд сидел за столом. Он забыл положить трубку на рычаг. Ему следовало бы одеться, прежде чем приедет машина, но он подумал, что это неважно, на самом деле неважно. Замерзнет он или нет. Они арестовали Эву и заперли ее. Может быть, ему лучше подыскать что-то для нее, вдруг там холодно? Он попытался сориентироваться и вспомнить, где лежат вещи. У него убиралась помощница по хозяйству. Может быть, стоит захватить с собой бутылку красного вина? Но, наверное, это запрещено. А деньги? У него в стеклянной банке было много денег, казалось, им нет конца, как будто они странным образом размножались. И от этой идеи он отказался, решив, что в тюрьме наверняка нет никакого киоска, он однажды был там, в ту осень, когда украли его мопед, и не припоминал, чтобы там что-то такое было. Кроме того, они сказали, что она в камере предварительного заключения, значит, ей не разрешают никуда выходить. Он хотел встать и снова пойти в гостиную, но не чувствовал ног. Казалось, они завяли. Такое с ним бывало и раньше, это пройдет, подумал он, ничего удивительного, после такого-то потрясения! Придется посидеть еще немного. А может, позвонить Юстейну? Он снова попытался встать, но упал и внезапно почувствовал, что у него закружилась голова. Голова тоже кружилась довольно часто, это оттого, что у него склероз сосудов, кровь не поступает к сердцу, ведь он уже стар, так что ничего удивительного, можно сказать, нормально, особенно в такой ситуации. Но это было жутко некстати; к тому же головокружение не прекращалось. Ему показалось, что потолок опускается на него. Стены тоже приблизились, каждая со своей стороны, комната становилась все меньше и меньше, надвигалась темнота. Эва сидит в тюрьме по обвинению в убийстве, она призналась. Он сделал над собой усилие и попытался оттолкнуть кого-то ногами. Последнее, что он почувствовал, была боль, когда его ноги стукнулись о пол.

***

Сейер смотрел в окно на автопарк. Ворота, закрывавшие вход в их заведение; ворота, через них, впрочем, несложно было проникнуть с улицы и либо испоганить, либо утащить что-нибудь; машины; пучки сухой травы вдоль забора. Фру Бреннинген когда-то посадила там петунию, но сорняки прочно вытеснили ее, отвоевав себе место под солнцем. На прополку ни у кого времени не было. В рапорте он прочитал, что задержанная Эва Магнус вообще не спала и что она отказалась от еды и питья. Ничего хорошего в этом не было. И еще ее ужасно мучило то, что они могли смотреть за ней в окошко в двери камеры и что свет горит всю ночь.

Он должен был пойти к ней, чтобы сообщить все, но ему страшно не хотелось этого делать, поэтому, когда в дверь постучали, он испытал огромное облегчение. Крохотная отсрочка. Карлсен просунул голову в кабинет.

— Ну и ночка у тебя выдалась, как мне рассказали!

Он плюхнулся на стул у стола и отодвинул кипу бумаг.

— У нас тут заявление о том, что человек пропал.

— Вот как? — с любопытством сказал Сейер. Новое дело — вот то, что ему нужно, дело, которое могло бы напомнить ему о том, что это просто работа, за которую он получает деньги, и о которой он может забыть после четырех часов, во всяком случае, если очень постарается.

— Я возьму все, что угодно, если только это не ребенок.

Карлсен вздохнул. Он тоже глянул на служебные машины за окном, словно хотел убедиться в том, что они на месте. Карлсен и Сейер напоминали двух старых ковбоев, которые уютно устроились за столиком в салуне, но все время проверяют, нет ли поблизости конокрадов.

— Кстати, ты уже сообщил Эве Магнус?

Он покачал головой.

— Делаю все, чтобы хоть как-то отсрочить эту миссию.

— Но ведь все равно придется?

— Да, но я боюсь.

— Хочешь, я вместо тебя схожу?

— Спасибо, но это моя работа. Либо я это сделаю, либо придется уходить на пенсию. — Он взглянул на коллегу. — И кто же это сегодня ночью не пришел домой?

Карлсен вытащил из внутреннего кармана бумажку и расправил ее.

Прочитал сначала про себя, пару раз подкрутил усы и откашлялся.

— Девочка, шести лет. Рагнхильд Албум. Она сегодня ночью ночевала у подружки, живущей поблизости, и должна была прийти домой утром. Идти минут десять-двенадцать. У нее была розовая кукольная коляска и кукла — знаешь, которая умеет кричать. Куклу звали Элисе.

— Элисе?

— Ну, такая, с соской во рту. Если ее вынуть, кукла принимается орать. Они сейчас очень модные, все девчонки хотят такую. У тебя внук, поэтому ты и не видел. А я видел. Они орут как настоящие младенцы. Ощущение такое, что смотришь фильм Хичкока… В коляске у нее еще была ночная рубашка и маленькая сумочка с зубной щеткой и расческой. Все исчезло.

— Разыскивается с…?

— С восьми часов.

— Восьми?

Сейер быстро взглянул на часы. Было одиннадцать.