Глаз филина

Ли тосковала по Сету. Клэй почти каждый день приносил ей записки от племянника лорда, она писала ответы, но этого было мало, тем более сейчас, когда ее постоянно глодала тревога. В маленьком городке трудно долго скрывать что-то, и городские кумушки быстро углядели: слуга Страшилы зачастил в дом мэра. Тут же припомнили поездку Оливии в замок на следующий день после убийства, да и охлаждение в ее отношениях с женихом не осталось незамеченным. Очень скоро положение дочери мэра осталось единственной преградой, защищавшей девушку от вала сплетен, грязных домыслов и откровенной неприязни. Ли прекрасно видела это, но если в первые дни изменившееся отношение горожан задевало ее, то уже к концу недели она перестала обращать внимание. Некоторые из подруг на улице делают вид, будто не заметили, подумаешь... Кумушки улыбаются в лицо так сладко, что начинает тошнить, как после пары лишних ложек меда, а за спиной тут же шипят друг дружке на ухо страшные тайны. Какая ерунда! Расстраивало ее лишь огорчение отца и Камиллы. Домоправительница старалась не выпускать названную дочь из дома одну, чтобы, не приведи небеса, никто не обидел девочку грубым словом или косым взглядом.

Так прошло почти две недели. Записки Сета становились короче, он определенно злился. Ли прекрасно понимала: сидеть взаперти в замке, где его никто, кроме дяди, не жалует, гораздо хуже, чем ей в отчем доме. Да еще с его характером... Она ничем не могла порадовать возлюбленного: расследование так никуда и не продвинулось. Впрочем, Оливия прекрасно понимала: Сету едва ли не в большей степени нужны сейчас другие утешения. Она бы тоже много дала, чтобы провести с ним ночь, ощутить его жадные прикосновения... Увы, об этом приходилось лишь мечтать.

В тот вечер девушка ушла спать достаточно рано. Долго крутилась с боку на бок, удобное положение никак не находилось, сон не шел. А что если ей просто отправиться в замок? Попросить лорда вызвать священника, пусть он совершит обряд, и ей больше не придется расставаться с Сетом. Потом они уедут из Горинга... Теперь мысль о расставании с привычным уютным мирком не была столь пугающей. Сказалась и неприязнь горожан, и созерцание удрученных лиц отца и Камиллы, и, конечно, тоска по Сету, с каждым днем становившаяся все острее, непереносимее...

...Ли брела по сырому берегу речной заводи, под ногами хлюпала пропитанная водой почва. Было темно, девушка задыхалась от ужаса. Как же так: только что она лежала в своей постели, и вдруг оказалась здесь, за городом, одетая, усталая, будто неслась сюда сломя голову. И одна, совсем одна в черном холоде ночи. Ли поскользнулась, упала в прибрежную тину, отдающую затхлым болотным запахом, с трудом поднялась и пошла дальше, брезгливо отряхиваясь. Куда? Она не знала. Ужас гнал ее вперед, просто вперед. Не стоять на месте, идти, идти, бежать, не разбирая дороги... Вон впереди на фоне звездного неба вырисовываются темные кроны деревьев. Может, это плакучие ивы у водяной мельницы? Если б так, она была бы в безопасности, постучит к мельнику, он наверняка откроет... Ли ускорила шаг, сердце трепыхалось где-то в горле, ноги подгибались. Ей казалось, она слышит плеск воды у мельницы. Еще несколько шагов... Да, плеск теперь различим совершенно отчетливо, но не впереди, а сзади! Ледяная волна понимания обдала спину, растекаясь холодом по всему телу: кто-то преследует ее. Девушка рванулась из последних сил, кажется, закричала, но, если и так, не получила ни ответа, ни помощи. Через минуту мощный толчок сбил ее с ног, она упала лицом в обжигающе-холодную воду, а сверху уже наваливалось нечто огромное, ужасное, издающее хрипы и сопение. Ли забилась, пытаясь глотнуть воздуха, вырваться. Давление сверху чуть ослабло, чьи-то ручищи грубо переворачивали ее на спину. Девушка открыла глаза. Над ней нависала огромная темная фигура. На мгновение ей показалось, что она видит блеск глаз.

-- Пожалуйста, пожалуйста, отпусти меня, -- прохрипела она из последних сил.

Мольба не оказала никакого действия. Ли почему-то была уверена: ее даже не услышали. Преследователь навалился всем своим немалым весом, раздвинул жертве ноги, немилосердно царапая внутреннюю поверхность бедер, а потом низ ее живота залила такая боль, будто внутрь загоняли утыканную шипами булаву, разрывая тело надвое. Девушка закричала, а на ее горле уже смыкались железные пальцы. Последнее, что она ощутила -- это зубы, вонзающиеся в левую щеку.

-- Ли, девочка, да проснись же!

Она открыла глаза и, не освободившись полностью от пут кошмара, попыталась резко отстраниться к стенке, подальше от нависшего над ней мужчины. Через секунду поняла: это же отец... Харп перестал трясти дочь за плечо и перевел дух. Рядом стояла бледная как полотно Камилла, в трясущейся руке подсвечник, другая судорожно прижата к груди. Оба одеты лишь в длинные ночные рубахи.

-- Ли, ты так кричала... -- губы Миллы прыгали. -- Так кричала...

-- Мне приснилось... -- девушка замолчала.