Глаз наблюдателя

Октавиуса я увидел примерно через год после их развода. Он по-прежнему был неженат, поскольку вид у него был все тот же, и по-прежнему от его присутствия молоко скисало. Мы сидели у него дома, где всюду были развешены фото Мэгги, прежней Мэгги, одно другого уродливей.

– Вы все еще тоскуете по ней, Октавиус, – сказал я.

– Ужасно, – ответил он. – Могу только надеяться, что она счастлива.

– Насколько я знаю, это не так. Она могла бы к вам вернуться.

Октавиус грустно покачал головой:

– Мэгги уже никогда ко мне не вернется. Может быть, ко мне хотела бы вернуться женщина по имени Мелисанда, но я бы ее не принял. Она не Мэгги – моей любимой Мэгги нет.

– Мелисанда, – заметил я, – красивей, чем Мэгги.

Он посмотрел на меня долгим взглядом.

– А в чьих глазах? – спросил он. И сам ответил: – Только не в моих.

Больше я никого из них не видел.

Минуту мы сидели в молчании, а потом я сказал:

– Захватывающая история, Джордж. Вы меня тронули.

Более неудачный выбор слов в этой ситуации трудно было вообразить.

Джордж сказал:

– Это мне напомнило об одной вещи, старина, – не мог бы я одолжить у вас пять долларов этак на недельку? Максимум десять дней.

Я достал бумажку в пять долларов, поколебался и сказал:

– Джордж, ваша история того стоит. Возьмите насовсем. Это ваши деньги (в конце концов, любая ссуда Джорджу оборачивается подарком де-факто).

Джордж принял банкнот без комментариев и вложил его в изрядно потрепанный бумажник. (Он, наверное, был потрепан, еще когда Джордж его купил, потому что с тех пор не использовался.) А Джордж, сказал:

– Возвращаясь к теме; могу я одолжить у вас пять долларов на недельку? Максимум десять дней.

Я опешил:

– Но ведь у вас есть пять долларов!

– Это мои деньги, – сказал Джордж, – и вам до них дела нет. Когда вы у меня занимаете, разве я комментирую состояние ваших финансов?

– Да я же никогда…

Я осекся, вздохнул и дал Джорджу еще пять долларов.