Сама идея о том, что «разум», субстанция нематериальная и летучая, может быть частью куска плоти, была невыносима для религиозного мышления людей семнадцатого века – отсюда дуализм Декарта и многих других мыслителей того времени. Однако врачи, наблюдая последствия инсультов и других поражений головного мозга, имели все основания подозревать, что разум тесно связан с мозгом. К концу восемнадцатого века анатом Франц Йозеф Галль предположил, что все мыслительные процессы происходят в нашем мозгу, а не в «душе», не в сердце и не в печени, как думали многие. Галль считал мозг совокупностью двадцати семи органов, каждый из которых отвечает за определенные способности. По Галлю, это способности восприятия (света и звука, например), когнитивные способности (память, мышление), моторные (двигательные) навыки, речь и язык – и даже такие «нравственные» качества, как, например, дружелюбие или гордость. За такие еретические взгляды Галль был изгнан из Вены и оказался в революционной Франции, где надеялся найти применение своим научным воззрениям35.
Физиолог Жан-Пьер Флуранс решил проверить теорию Галля, для чего удалял слои мозговой ткани у представителей фауны, преимущественно у голубей. Флуранс не обнаружил никаких доказательств корреляции специфических областей коры со специфическими функциями и способностями (вероятно, топорная технология Флуранса применительно к таким мелким птицам и не могла дать научно корректного результата). Сам Флуранс считал, что когнитивные нарушения, которые возникали у его подопытных голубей, отражали лишь объем удаленной мозговой ткани и не зависели от локализации оперативного вмешательства. Флуранс полагал, что то, что справедливо в отношении голубей, может быть отнесено и к человеку. Кора, заключил он, является эквипотенциальной и гомогенной, как печень. «Мозг, – говорил Флуранс полушутя, – секретирует мысль, как печень секретирует желчь».
Положение Флуранса об эквипотенциальности коры головного мозга господствовало в науке до шестидесятых годов девятнадцатого века, до появления работ Поля Брока. Брока провел вскрытие многих пациентов с моторной афазией и показал, что все они имели поражение, ограниченное левыми лобными долями. В 1865 году Брока произнес свою знаменитую фразу: «Мы говорим нашим левым полушарием». С тех пор идея гомогенности и недифференцированности мозга была раз и навсегда отвергнута.
Брока считал, что он открыл «двигательный центр слов» в определенной области левой лобной доли, в области, которую мы теперь называем зоной Брока36. Это открытие сулило новый тип локализации функций, нахождение истинной корреляции между неврологическими и когнитивными функциями внутри специфических мозговых центров. Неврология уверенно пошла по этому пути, находя все новые и новые центры разного рода. За «двигательным центром слов Брока» последовал слуховой центр слов Вернике, а затем зрительный центр слов Дежерина – все эти центры находились в левом, речевом полушарии. В правом полушарии был открыт центр зрительного распознавания образов.
Когда в девяностые годы девятнадцатого века была открыта агнозия, мало кто догадывался, что агнозия может быть избирательной, в частности на такие зрительно воспринимаемые объекты, как лица или среда обитания. И это несмотря на то что такие выдающиеся врачи, как Хьюлингс Джексон и Шарко, к тому времени уже описали больных со специфическими агнозиями на лица и территории, агнозиями, возникающими после повреждений в задних частях правого полушария. В 1872 году Джексон описал человека, который после инсульта в этой области мозга потерял способность «узнавать места и людей. Какое-то время он не узнавал жену и часто блуждал по городу, так как не мог найти свой дом». Шарко в 1883 году сообщил о пациенте, который обладал развитыми зрительным воображением и памятью, но потом одномоментно утратил то и другое. Как писал Шарко, этот больной «перестал узнавать даже собственное лицо. Недавно, находясь в пассаже, он едва не столкнулся, как ему представлялось, с другим человеком. Он чуть было не начал извиняться, пока не догадался, что это было его собственное отражение в стеклянной двери».
Тем не менее даже в середине двадцатого века многие неврологи еще сомневались, существуют ли в мозгу области, ответственные за категориально-специфическое восприятие. Что, несомненно, затормозило признание существования слепоты на лица, несмотря на многочисленные клинические подтверждения.