Глаз разума

ЧЕРЕПАХА: Восхитительно сложный, с этим-то я соглашусь. Но почему бы им не поступить как я — просто повесить пластинку на стену и наслаждаться ее красотой целиком, вместо того, чтобы делить ее на микроскопические кусочки? Что за мазохистское удовольствие, цедить красоту по капле? Я всегда была против мазохизма.

АХИЛЛ: Боюсь, что вы совершенно превратно поняли природу музыки. Понимаете, музыку необходимо слушать постепенно. Никто не может наслаждаться внезапным звуковым взрывом — уверяю вас, это невозможно.

ЧЕРЕПАХА: Ладно, согласна. Все ноты сразу — это уж чересчур. Но почему бы вам, людям, не имитировать меня — повесьте себе пластинку на стену и сразу охватите взглядом все ее красоты! Это же так очевидно! В конце концов, они же все там, не так ли?

АХИЛЛ: Неужели вы можете отличить по виду поверхность одной пластинки от поверхности другой? Мне они все кажутся одинаковыми — как Черепахи.

ЧЕРЕПАХА: Ну, это замечание я, пожалуй, не удостою ответа. Вы и сами знаете, что они различаются так же, как два музыкальных произведения, скажем, Баха и Бетховена.

АХИЛЛ: На мой взгляд, они весьма похожи.

ЧЕРЕПАХА: Вы же сами утверждали, что все музыкальное произведение записано на пластинке. Значит, если произведения различны, то и пластинки должны различаться ровно настолько же.

АХИЛЛ: Что ж, здесь с вами не поспоришь.

ЧЕРЕПАХА: Спасибо, что вы хотя бы с этим согласились. Итак, если все произведение написано на поверхности пластинки, то почему бы не охватить всю его красоту одним взглядом? Наверняка, удовольствие от этого станет гораздо интенсивнее. И согласитесь, что каждая часть произведения при этом остается на своем месте; соотношение частей не теряется, как это произошло бы, если услышать сразу все звуки.

АХИЛЛ: Во-первых, госпожа Ч, у меня неважное зрение, и потом…

ЧЕРЕПАХА: Ага! Я придумала другое решение! Почему бы вам не повесить на стену ноты вашего любимого произведения с тем, чтобы, поглядывая на них время от времени, наслаждаться их прелестью, как вы наслаждаетесь прелестью картины? Согласитесь, в них — вся музыка, до последней мелочи.

АХИЛЛ: Должен признаться, что мои эстетические возможности не простираются так далеко: я не умею воспринимать глазами символы на нотном листе и получать от этого такое же удовольствие, как и от слушания музыки.

ЧЕРЕПАХА: Печально слышать. Сколько времени бы это сэкономило! Вместо того, чтобы терять целый час, слушая симфонию Бетховена, вы могли бы, открыв глаза утром, осмотреть ее всю за какие-нибудь десять секунд — и встать, приятно освеженный и готовый к трудовому дню!

АХИЛЛ: Бедный Бетховен, госпожа Ч, бедный Бетховен… Вы его обижаете!

ЧЕРЕПАХА: Вовсе нет. Бетховен — второй среди моих любимых композиторов. Я провела долгие минуты, обозревая его прекрасные работы, как на пластинках, так и на нотных листах. Вы не можете себе представить, как элегантны скульптурные формы на некоторых его пластинках!

АХИЛЛ: Признаю, вы уложили меня на обе лопатки. Все-таки это странный способ наслаждаться музыкой! Впрочем, насколько я вас знаю, вы вообще личность со странностями, и ваши отношения с музыкой не особенно выделяются из ряда ваших остальных чудачеств.

ЧЕРЕПАХА: Благодарю за снисхождение. Как бы вам понравилось, если бы какой-нибудь из ваших приятелей “объяснил” бы вам, что вы никогда не понимали картин Леонардо — что на самом деле, их надо слушать, а не смотреть на них. Эта картина, сказал бы он, продолжается шестьдесят две минуты, содержит восемь частей, и в некоторых из них — только оглушительный звон десятков колоколов.

АХИЛЛ: Странная манера воспринимать картины. Но…

ЧЕРЕПАХА: Рассказывала ли я вам о моем друге аллигаторе, который наслаждается музыкой, лежа на спине на солнышке?

АХИЛЛ: Не припоминаю.

ЧЕРЕПАХА: У него есть то преимущество, что его брюхо не закрыто панцирем. Когда он хочет “послушать” музыку, он выбирает пластинку и на мгновение крепко прижимает ее к брюху. Он говорил мне, что, впитывая сразу так много прелестных пассажей, получает неописуемое наслаждение. Представьте, его ощущения так же неизвестны мне, как мои — вам!

АХИЛЛ: Но как он чувствует разницу между одной и другой пластинкой?

ЧЕРЕПАХА: Прижать к брюху Баха или Бетховена для него так же различно, как для вас — прижать к голой спине вафельницу или лоскуток бархата.

АХИЛЛ: Ну что ж, если представить дело таким образом… По крайней мере, вы доказали мне, что ваша точка зрения ничуть не хуже моей. Если бы я с этим не согласился, я был бы жалким слуховым шовинистом.

ЧЕРЕПАХА: Отлично сказано! Теперь, когда мы обсудили разницу в нашем подходе к музыке, я должна признаться, что знакома и с вашим методом прослушивания пластинок вместо их проглядывания — каким бы странным он мне ни казался. А теперь позвольте мне использовать сравнение этих двух типов восприятия как аналогию к тому, о чем я вам намереваюсь поведать.

АХИЛЛ: Снова ваши штучки, да? Ну что, валяйте: я весь — глаза.