Глаз сокола

Дверь крестьянского дома жалобно поскрипывала на ветру. Так зайти внутрь или лучше не надо?

Но от голода Гилас растерял всякую осторожность. Мальчик направился к двери.

Ему повезло. Хозяин не взял с собой целых две закопченных свиных ноги: они так и остались висеть на свае.

Гилас потянулся, чтобы снять их с крюков, но тут со стропил, хлопая крыльями, слетел голубь, и мальчик уловил в тени какое-то движение. Выхватив нож, Гилас отскочил в сторону. В стену, возле которой он стоял секунду назад, вонзились вилы.

Нападавший снова ткнул в него острыми зубцами, что-то выкрикивая на кефтийском.

Гилас опять увильнул.

– Я не хочу с тобой драться! – громко произнес он.

Однако кефтиец продолжал вопить и делать выпады.

Молодой парень одет в лохмотья, лицо чумазое, взгляд отчаянный. Он явно такой же странник, как и Гилас: забрел сюда в поисках еды.

– Я не хочу драться! – повторил Гилас, выдергивая из-за пояса топор.

Крича и размахивая оружием, они следили друг за другом недобрыми взглядами.

– Ну что ты дурака валяешь! – пропыхтел Гилас. – Тут на двоих хватит!

Но кефтиец только состроил свирепую гримасу и потряс вилами. Наверное, грозился выпустить Гиласу кишки как свинье.

Мальчик указал ножом сначала на свиную ногу, потом на себя.

– Это мне, а это… – он показал на вторую ногу, – …тебе.

Кефтиец зарычал, будто дикий зверь, и не двинулся с места.

Гилас кинул ему бурдюк, чтобы доказать честность своих намерений.

– На, пей. Это молоко.

Мальчик изобразил, будто пьет, подергал за невидимое вымя, зашипел, показывая, как струи молока ударяются о дно и стенки ведра, и заблеял, подражая козе.

Судя по выражению лица кефтийца, страх в его душе боролся с голодом. Не сводя глаз с мальчика, он схватил бурдюк, принюхался и отхлебнул глоток.

– Пей, пей, – ободряюще произнес Гилас и медленно убрал нож в ножны.

Кефтиец отложил бурдюк и во все глаза уставился на мальчика.

Гилас опустил топор на пол, затем поднял руки и показал кефтийцу ладони.

– Видишь? Я безоружен.

Повисла долгая, напряженная тишина. По-прежнему не сводя глаз с Гиласа, кефтиец прислонил вилы к стене. Потом прижал ко лбу кулак, поклонился и расплылся в широкой улыбке.

Через некоторое время оба наелись до отвала, а потом взяли веревки и завязали на них петли, чтобы нести то, что осталось от свиных ног. Затем Гилас и кефтиец вышли из дома и поглядели в сторону гор.

Кефтийские горы совсем не похожи на те, в которых вырос Гилас. В Ликонии вершины неровные и острые, а на Кефтиу они округлые. Гилас представил, как боги лежат на них, раскинувшись на спине, и любуются небом.

– Дикти, – произнес кефтиец, указывая на верхушку самой высокой горы. – Така Зими. Дикти.

– Дикти? – переспросил Гилас. – Это гора так называется?

Кефтиец кивнул:

– Така Зими. Дикти.

Тут Гилас тоже прижал кулак ко лбу и отвесил поклон.

– Спасибо.

Кефтиец жестом показал, что останется в доме. Еще раз поклонившись ему на прощание, Гилас отправился в путь.

Но не успел мальчик уйти далеко, как кефтиец опять его окликнул.

– Рауко! – прокричал молодой человек. Он стал рыть ногой землю, потом вскинул руки над головой и указал вперед: – Рауко, рауко!

Озадаченный Гилас только головой покачал, показывая, что ничего не понял.

Кефтиец повторил все то же самое. А когда до Гиласа и во второй раз не дошло, парень сдался и отвесил ему прощальный поклон – мол, желаю удачи, тебе она понадобится. И Гилас направился к горам. Мальчик все ломал голову, о чем кефтиец хотел его предостеречь.

Вот и Горго говорила, что в тех краях Чума, вдобавок по лесам бродит какое-то чудовище. Может, и кефтиец об этом же предупреждал?

Никаких чудовищ Гилас не встретил, но чем выше он поднимался, тем больше на его пути встречалось хижин и домов со знаками Чумы.

Гилас думал о том, была ли Пирра рядом с матерью, когда та умерла. Пирра ненавидела Яссассару, но что его подруга чувствует сейчас? Своей матери Гилас не знал: она оставила их с Исси на пике Ликас, когда они были совсем маленькими. Поэтому Гилас считал, что Пирре повезло, а она не понимала, чему тут завидовать.

В овраге Гилас нашел тропу, тянувшуюся вдоль ручья, и вышел в оливковую рощу. Деревья оказались сверху донизу покрыты пеплом. Под одной оливой в грязи явно валялся какой-то зверь, а еще Гилас обратил внимание, что на высоте его роста со ствола содран кусок коры. Чьи это следы? Медведь бы оставил отметины от когтей, но Гилас не заметил ни одной. Может, здесь олень проходил? Но таких крупных оленей Гилас не встречал.

Неужели это то самое чудовище?

В другой стороне оврага Гилас заметил заброшенное хозяйство: вот навозная куча, вот каменный резервуар, а рядом дом из глиняных кирпичей. Даже с тридцати шагов мальчику сразу бросился в глаза белый отпечаток ладони на двери, словно кричавший: «Чума».