Глаза

– Эйнгель, я прошу тебя. Я – твоя сестра, прошу убить его быстро, – Ада не сдавалась.

Эйнгель нежно посмотрел на неё. Она, как всегда, была упряма, но всё же что-то в ней в последнее время стало меняться, хотя, по сути, именно она пострадала больше всех. Может, это из-за того, что она была женщиной и из-за этого более склонна к жалости? Или, быть может, сказки о дядюшке Ильфе действительно были для неё так важны?

Эйнгель усмехнулся.

– Что ж, быстрая, так быстрая. Но сначала я привяжу обоих к стульям. Может, он даже от потери крови успеет умереть. Пожалуйста, порви простыни.

Ада довольно улыбнулась и пошла к кровати. А тем временем Эйнгель взял бутылку виски из небольшого бара и выплеснул всё её содержимое на Ильфа. Не успела Ада повернуться на крик, как Эйнгель уже чиркнул зажигалкой и поджег старика, доставив тому быструю мучительную смерть.

Глава седьмая

Эйнгель посмотрел в окно. Это была машина Ады. Как он и предположил, она приняла его приглашение. Что ж, разумный шаг. Сев рядом с мясником, он положил возле себя пистолет и налил себе стакан водки. Как ни странно эти чертовы фашисты просто обожали водку.

Наконец двери открылись и, прикрываемая двумя охранниками, она вошла внутрь. Не без удовлетворения он увидел Катчинского, этот русский ему всегда нравился и повидаться с ним было в радость.

– Ты всё-таки пришла, – усмехнулся Эйнгель, не без удовлетворения отметив, что годы нисколько не состарили её. – Я рад, правда.

Ада посмотрела на окровавленного мясника, затем на брата и легким движением положила руку на пистолет Катчинского.

– Не надо, – тихо сказала она и указала на труп. – Это зачем?

– Это родной сын Менгеле. Как видишь, мы не всё сделали. Приходится зачищать, – улыбнулся Эйнгель. – Знаешь, я очень сожалею, что мы разошлись, мне очень не хватает тебя, твоего ума, твоей аналитики, я же солдат, воин, мне плохо даётся стратегия.

– Зачем ты убил его? Он же жил обычной жизнью.

– Он часть фашизма, неотъемлемая его часть. Значит, должен умереть.

– Неотъемлемая его часть? Он такая же часть его, как ты и я.

– Мы жертвы! – рявкнул Эйнгель, поднимаясь. – Ты жертва, я жертва, мы оба жертвы, а он, он прямой наследник этого зла. Он часть его, сестренка. В нём семя этого ублюдка, который резал детей! Ты что, забыла, как они кричали, как звали матерей, как в их глазах был гной, который мешал им видеть, как этот ублюдок сшивал детей, когда они подходили по крови? Ты же помнишь это все до последнего крика.

Эйнгель, оставив револьвер на столе, подошёл к ней. Катчинский всё ещё держал пистолет наготове и не сводил с него глаз. Русский прекрасно знал, на что способен Эйнгель и без оружия. Но тот лишь улыбнулся и тихо выдохнул, показывая, что снова спокоен.

– В последние годы ты только и делаешь, что гоняешься за мной. Но посмотри, вот он, результат. Сейчас он безопасный, живет как свинья, но дай ему волю и он начнёт свою генную программу. Начнет убивать и мучить.

– Ты сошел с ума. Ты убиваешь простых людей, Эйнгель. Он просто жил.

– Просто жил. Просто родился. Я тоже хотел просто жить, моя мать хотела просто жить, ты хотела просто жить, Изабель хотела просто жить, все они хотели просто жить. Но что-то никто не позволил им этого. Катчинский, скажи, ты же помнишь своих родителей, да? Помнишь их, когда их убивали? Неужели и ты согласен с ней? Ты же не идиот?

– Да. Я помню их.

– Кажется, их сожгли в сарае, так, да? И тоже забыли спросить о желании жить?

Катчинский сжал пистолет и начал сопеть. В его глазах, обычно спокойных, появились огоньки. Он посмотрел на Аду. Но та даже не повернулась.

– Мистер Хайнлайн прошу вас, сделайте то, ради чего я вас наняла, – спокойно сказал она, не сводя глаз с брата. – Вот она, ваша цель.

Джонни поднял послушно пистолет и направил на него. Эйнгель лишь покачал головой и снова посмотрел на сестру.

– Знаешь, когда я передавал фотографию, то думал, это поможет тебе, подготовит тебя к разговору. Пойми, я не прошу тебя о жалости, я лишь хочу тебе сказать, что, совершив это, ты, возможно, всю свою жизнь будешь об этом жалеть, я же единственный твой родственник, единственная твоя кровь.

Но вместо ответа он лишь увидел тот самый взгляд единственного глаза, которым она смотрела на дядюшку Ильфа, и в котором так красиво отображался огонь.