Глаза Фемиды

Третья статья — браконьеры. Многого о них сказать нельзя, потому что это немногочисленные индивидуалисты-тихушники, у которых одна только моторка на лодочной станции, а душа и все остальное прячется в ночи и за поворотом речной излучины, вне прямой видимости. Дела их темны, души тоже и таятся в потемках. О своих похождениях они больше молчат, а если и говорят, то больше намеками и загадками, и я пересказывать такое не буду из-за неприятия. Лучше расскажу о другом обитателе лодочной станции, которого навсегда запомнил. Звали его… Но обо всем по порядку.

Глава шестнадцатая. Друзья человека

Вот за это им вышла награда

От расчетливых этих людей, —

Видно, люди не могут без яда,

Ну, а значит — не могут без змей…

В. В. Высоцкий

Как человек с нормальной психикой, я с детства любил собак, но по своему, без преклонения и фетишизма, а так, как это принято среди жителей Севера, где собака обязательно присутствует поблизости каждого двора и необходима хозяину для охоты. Промысловой собакой дорожат ровно настолько, насколько она соответствует своему прямому предназначению — добывать зверя. Дорожат так же, как хорошим ружьем, легкой нарточкой, добычливой снастью и не более того. Каждая снасть в доме коренного северянина имеет свое строгое место и собака тоже. Место ее во дворе, а то и вовсе на задворках, под снегом и дождем, на ветру и морозе. И это для ее же пользы и закалки.

Невзыскательные преданные и добродушные лайки о другой жизни не знают, а значит, никогда и не помышляют, барахтаются в снегу и размножаются в самый неподходящий для этого момент — зимой. Спартанцы от рождения, сибирские лайки от холодов не страдают и если бывают чем либо недовольны, то это жарой, комарами и блохами. Совершенно не случайно своим добродушием и грацией наши лайки приковали внимание зарубежных кинологов, которые обеспечили им заграничную прописку в престижных собачьих клубах и переименовали их на свой манер — «хаски». Я не думаю, чтобы в эмиграции зверовым охотницам — лайкам жилось веселее, чем в родной тайге. Сытость для охотника не главное счастье.

Одну такую эмигрантку я встретил однажды в Париже, возле стадиона. С детства мне знакомая, остроносая морда лаяла из форточки темноголубого «ситроена» на сборище болельщиков рэгби, которые поглядывали на нее с уважением и издалека, не высказывая желания пообщаться. Рядом с собакой в машине никого не было, она скучала и, от тоски и безделья, беззлобно гавкала на весь белый свет, лишь бы обратить на себя внимание.

Мне тоже было не очень весело одному в незнакомом городе, да еще и без знания французского, когда за целый день не с кем словом перемолвиться. Поэтому, среди незнакомого говора, даже лай землячки показался мне своим и понятным. Повинуясь внезапному порыву, я подошел к заключенной в чужеродную оболочку собаке и протянул руку к оскаленной клыками морде и погладил ее от носа и между глаз, еще и почесав за ухом. А лайка, то ли оторопев от неожиданной наглости, то ли по неощутимому людьми биополю опознав во мне земляка и родственную душу, вдруг перестала лаять и нежно лизнула мои пальцы теплым и розовым языком. Толпа болельщиков в восхищении выдохнула и зааплодировала: «О-ла-ла-ла!». А я погладил собаку еще раз и пошел по своим делам: глазеть на витрины. Вслед мне долго еще раздавался уже не лай, а визг: это билась и скребла когтями великолепные чехлы сидений «ситроена» светлосерая лайка. Может быть, она просилась обратно в Россию, к ее снегам, комарам и неустроенности, зато родной и понятной. Очевидно, что ностальгия не у одних людей случается, но и у собак тоже. Впрочем встречал я подобное и среди русских парижанок: живут как у Христа за пазухой, едят и пьют, как им на Руси не снилось, дети у них — словно маленькие принцы. Казалось бы: чего еще желать? Однако все равно вздыхают о родной сибирской грязи и тоскуют по неухоженной Тюмени, как о земле обетованной. И, наверное, тоже воют от тоски по ночам, как сибирская лайка, хотя и переименованная на европейский манер в «хаски», но в генах сохранившая верность и преданность своей суровой родине.