Глаза Фемиды

К тюремным порядкам привыкают трудно, некоторые ломаются, не все сохраняют достоинство. Однако Колонтайцу, можно сказать, повезло в самом начале. Когда его после суда привезли в настоящую тюрьму в Тобольске и втолкнули в общую камеру, он остановился у порога, привыкая к сумраку и не зная, как себя вести и что делать. Он уже знал, что ему предстоит перенести «прописку» в камере, процедуру неприятную и жестокую. Однако этого не случилось. Из глубины камеры, от окна, со шконки поднялся не кто иной как Петька Ворона и радостно объявил для всех: «Кто к нам причалил! Да это же сам Колонтаец собственной персоной! Не ожидал, не ожидал. А нам приходилось слышать, что ты, после того как Мишку Тягунова «замочил» и с кассой скрылся, попал было к ментам, но сумел «свалить» на волю. Значит, все-таки повязали тебя. Жалко конечно, но все здесь будем, сколь веревочка ни вейся. Проходи, братан. Подвиньтесь, архангелы, рекомендую вам Колонтайца: свой в доску, работает по-крупному. Брал банк. Влип в ментуру и закосил под психа. Отсидел в психушке, завербовался, взял кассу на «мокрухе» и не смог оторваться. Сам из детдомовцев, родители блатные…» После такой аттестации Колонтайца зауважали и не досаждали. Кореш — он и в тюряге кореш. Ворона только что получил свой очередной срок — пятнадцать лет и ждал отправки в Харп, откуда возвращались редко. Но Ворона в уныние не впадал и наставлял Колонтайца: «Неправильно, что у тебя наколок нет — никто из блатных твоей масти не различает. Наколка — все равно, что ксива. Вор, если он блатной и правильный, должен носить наколки, как солдат медали. И добавлять их в каждый свой срок, чтобы все видели кто такой, какие заслуги в воровском мире имеет, какой масти и достоинства. Вор без наколки — как справка без печати, только на подтирку для фуфеля. Никто его не уважает и за свой воровской стол не примет. Такому в зоне не выжить». Колонтаец и без Ворониного наущения понимал, что в зоне в одиночку не выжить и надо приспосабливаться к ее порядкам, чем-то поступаться. С волками жить — по волчьи выть. Однако налагать на себя несмываемое клеймо не торопился: искал настоящего художника. А Ворона уже придумал для наколки сюжет: «Ты у нас кореш не простой, с изюминкой. И наколка тебе нужна под масть подходящая. Крест, змея и кинжал, русалки с тюльпанами — это для пацанов. Тебе по смыслу кот вполне подходит — он означает, что обладатель наколки склонен к побегу или уже однажды подорвал с кичи. Только кота носить тебе не в жилу — ты у нас не просто сбежал, а в тайге скрывался, как медведь в берлоге отлеживался. Значит, наколем тебе медведя, который разрывает прутья клетки и вырывается на волю». И ведь уговорил Колонтайца. Может быть, потому что наколоть медведя Колонтайцу выпало знаменитому между блатными, да и не только между ними, художнику, с даром, можно сказать, от бога. Звали его Володька Евтифеев, а отзываться он привык на кличку Малый, данную ему за молодость и внешний вид. Был он не блатной, но и не совсем чтобы голодный — талант и ремесло выручали. Тушью и двумя иголками Малый создавал на телах сокамерников шедевры, за которые полагалось платить даже в заключении. Самый ходовой эквивалент в тюрьме — продукты, чай и табак. Малый не голодал, но и не заедался. Тянул общую лямку и отводил душу художествами. Когда-то он был нормальным парнишкой из рабочей семьи, проживавшей поблизости от привилегированной школы с английским уклоном. По советским порядкам, учиться полагалось в школе по месту жительства и ни в какой другой, даже если тебе не мил уклон английский, а мил художественный — никто тебя не спрашивает. Это и сгубило малого. Учился он средне, зато любил рисовать и этим славился на всю школу. Редкая стенгазета и тем более агитплакат обходились без его участия. Володьке прочили судьбу Перова и он сам об этом грезил. Но однажды вмиг все сломалось из-за его же таланта, неважной учебы и привычки спорить со старшими, не особо задумываясь о последствиях. В нем просто кипела вера в высшую справедливость и непогрешимость советской социалистической идеологии. Однако те, кто эти мысли ему ежедневно внушали, жили другими принципами и поступали иначе, чем говорили. Однажды, к очередному празднику Великой Октябрьской социалистической революции, в школе объявили конкурс на лучший рисунок на свободную тему. Подразумевалось, что дети принесут рисунки по тематике праздника. Так оно в общем-то и случилось. Все подростки-участники принесли добропорядочные картинки с изображением краснознаменных демонстраций и революционных событий, срисованных с открыток. Евтифеев же выставил на вернисаж картину на четырех склеенных листах чертежной бумаги под названием «Очередь за ливерными пирожками». Рисовальным углем он изобразил ту самую очередь к пирожковой тележке на углу улиц Республики и Орджоникидзе, что ежедневно привлекала его внимание и дразнила желудок по пути в школу. Это сейчас, в наше сытое время про ливерные пирожки подзабыли, а во времена детства Володьки это чудо кулинарного искусства мясокомбината славилось в определенных кругах питательностью, вкусным запахом и главное — доступной ценой. На десять копеек, что выдавались Володьке ежедневно на обед, можно было купить целых два пирожка и еще оставалось две копейки на завтра. Присоединив их к завтрашним десяти, можно будет приобрести уже целых три «тошнотика» и насытиться «до отвала».