Выше уже упоминалось весьма недоброжелательное отношение многих руководящих чекистов к НЭПу. В дневнике И. И. Литвинова, выдержки из которого уже приводились, есть запись от 18 января 1922 года: «Читал <…> лекцию после каникул в ВЧК. На мой вопрос, кто выиграл от революции, получились самые разнообразные ответы. Общий вывод — никто. И это в школе ответственных работников ЧК» [1233]
. Не случайно, часть работников центрального аппарата ОГПУ и Московского ГПУ в ходе дискуссии конца 1923 — начала 1924 года голосовала за троцкистскую оппозицию [1234]. Доказательством политического инакомыслия чекистов могут служить и факты, которые, возможно, не были единичными, например бегство за границу Г. С. Агабекова и встреча Я. Г. Блюмкина с Троцким. Материалы политического контроля убедительно показывают существование широкого спектра политических настроений в российском обществе на протяжении всего исследуемого периода. Безусловно, коммунистическая партия и советская власть имели реальную социально-политическую опору, прежде всего в рабочем классе, определенной части крестьянства и интеллигенции. Их сторонников воодушевляло стремление к социальному равенству и справедливости, мечта о построении бесклассового общества. Но активный слой борцов за новую власть был не так уж велик. К тому же в 1920‑х годах часть этих людей, функционеров правящей партии, под влиянием реальных обстоятельств разочаровалась в революционных идеалах в целом или в способности данного руководства претворить их в жизнь.Конечно, развитие политических настроений в обществе не было однолинейно направленным. Если одни на протяжении 1920‑х переходили в оппозицию к существующему режиму, отказываясь от своих прежних взглядов, то одновременно шел и процесс распространения и укрепления доверия и поддержки коммунистического руководства страны, особенно в молодежной среде. Этот процесс можно объяснить комплексом причин: определенной стабилизацией общественной и частной жизни; идеологической обработкой населения, особенно в армии; возможностями реализовать свои способности и желания, вырвавшись из традиционной среды и войдя в слой нового государственного чиновничества в широком смысле этого понятия (партийные, советские, хозяйственные, военные работники; деятели культуры, науки, техники и т. д.); привлекательностью лозунгов социалистического и коммунистического будущего и т. д. В этих условиях политические настроения и убеждения являлись, в одном случае, результатом сознательной убежденности в правильности официальных идей; в другом — принятия их на веру без глубоких личностных размышлений; в третьем — объяснялись готовностью соответствовать требуемому властью идеологическому стереотипу.
При этом и в годы Гражданской войны, и в 1920‑х годах для различных слоев населения (рабочих, ремесленников, мелких торговцев, священнослужителей, крестьян, студентов, интеллигенции, так называемых «бывших» и т. д.) сохраняли свою привлекательность политические убеждения монархического, либерального, социалистического толка, имевшие четкую антикоммунистическую направленность. Некоторые стремились к распространению своих взглядов, участвуя в нелегальных политических организациях.
В 1920‑х постоянно возникали также легальные и нелегальные группы, придерживавшиеся марксистских постулатов, но находившиеся в оппозиции к политическому и экономическому курсу руководства страны. Наибольшую политическую активность пыталась проявлять учащаяся молодежь. Свертывание НЭПа, отказ от политики гражданского мира вызывали радикализацию политических настроений в определенной части общества, прежде всего в деревне.
Оценить реальный масштаб распространения всех этих настроений, особенно в 1920‑х годах, крайне сложно из‑за все более жесткого политического контроля над поведением и мыслями граждан. Тем не менее можно утверждать, что под лояльной «политической маской» советский гражданин подчас скрывал оппозиционные политические убеждения. Для основной же массы российского населения все более характерным становился внутренний политический абсентеизм, связанный с естественным желанием приспособиться к существующему режиму и отсутствием возможностей для реального воздействия на политическую ситуацию. Для политических настроений этих людей было характерно крайне негативное отношение к местным властям и, при определенной идеализации верховной власти, стремление персонифицировать эту власть. При этом власть в целом рассматривалась как нечто чуждое простому человеку, неспособное в тех или иных случаях снизойти до его забот и тревог. Следствием этого становилась позиция просителя по отношению к власти, жалобщика, не сознающего и не имеющего реальных гражданских прав. Одной из важнейших составляющих политических настроений подавляющей части населения в 1920‑х годах являлось стремление к политической, общественной стабильности, страх перед угрозой новой войны. Все это проявилось в реакции на смерть Ленина и ожидавшиеся в связи с этим перемены.