Глаза Клеопатры

— Ты, девуля, поработай с мое, тоже будешь много знать.

— Куда вы ее ведете? — потребовала Юля.

— В изолятор, шоколадка моя. В изолятор временного содержания номер шесть. Пока на двое суток, а там…

Тут Нина вышла из своей комы.

— О боже, Кузя! Я… мне надо сбегать домой. Это тут рядом.

— Обойдешься, — отрезал лейтенант.

— Вы не понимаете! У меня собака, она там умрет от голода! — Нина попыталась взять со стола ключи, но сержант перехватил ее руку.

— Эт-те-те-те-те! Ишь шустрая какая!

— Вы не имеете права, — опять вмешалась Юля. — Еще не доказано, что это ее героин. Его подбросили. И вы это прекрасно знаете.

— Ну, это ты размечталась, девка. Кто ж тебе за так чистого герыча подбросит? Знаешь, сколько тут доз? Знаешь, сколько это стоит?

— Я знаю одно, — не сдавалась Юля. — Даже при задержании на двое суток человек имеет право взять с собой зубную щетку и смену белья. И позаботиться о своей собаке.

Милиционерам до смерти не хотелось тащиться к ней домой, им нужно было сломить ее, а брошенная в запертой квартире собака давала дополнительный рычаг давления.

— Вот ты нам чистосердечное подпиши, тогда и собачкой займемся, — предложил лейтенант.

— Ничего я подписывать не буду. А вы не хотите устроить обыск у меня дома? — спросила Нина. — Может, еще что найдете.

Стражи порядка переглянулись и нехотя согласились.

— Я пойду с тобой, — сказала Юля. — Заберу Кузю.

Милиционеры хотели было протестовать, но Нина объяснила, что живет в коммунальной квартире и соседи поднимут шум, если собака будет им мешать.

Никакого обыска они и не думали делать, просто стояли посреди комнаты и глазели по сторонам, пока Нина трясущимися руками собирала свои и Кузины вещи. Их внимание привлек только собачий корм: вдруг в нем спрятаны наркотики? Юля швырнула им пакет и сказала, что купит новый. Они тотчас же утратили к нему всякий интерес.

— Куда вы ее везете? — снова спросила Юля.

— Да сказано же, в СИЗО.

— И где находится это СИЗО?

— В Печатниках.

— Я приду к тебе на свидание, — пообещала Юля.

— А вы, я извиняюсь, родственница? — с издевкой осведомился лейтенант. — Свидание дают только родственникам.

— Я буду носить передачи, — продолжала Юля. — И я найду тебе адвоката.

Нина поговорила с Кузей, велела ему вести себя хорошо и слушаться Юли. Он отчаянно вырывался, лаял, выл, огрызался, чуть не укусил сержанта, вздумавшего навести порядок, но в конце концов Юля унесла его.

А Нину отвезли в изолятор.

Она была в таком состоянии, что регистрацию, снятие отпечатков пальцев, унизительную процедуру личного досмотра перенесла как во сне. Настоящий шок настиг ее, когда она наконец переступила порог камеры. Все плыло у нее перед глазами: лица, стены, нары. Все казалось ей грязно-серым, словно и по лицам, и по стенам, и по нарам прошлась одна и та же половая тряпка. В воздухе висел грязно-серый туман. Ей что-то говорили, у нее что-то спрашивали, к ней подходили и бесцеремонно пялились на нее, заглядывали прямо в лицо, а она никак не могла сосредоточиться. Она принялась лихорадочно вспоминать все, что знала о тюрьме. Все, что когда-то читала или видела в кино.

«Главное, не показывать свой страх. Никому не верить. Вычислить «наседку»[9]. Держаться подальше от лесбиянок. Поладить со старшей по камере». Все эти мысли вихрем проносились у нее в голове, но она ни за что не могла зацепиться, стояла, как слепоглухонемая, не в силах вымолвить ни слова.

— Кончай базар! — донесся до нее чей-то властный голос. — Видите, девка первоходом, дайте хоть оклематься! А ты иди сюда, милая. Иди сюда.

Нина с трудом поняла, что это говорят ей. На непослушных, словно ватных ногах она подошла к грузной пожилой женщине, сидевшей на нижних нарах у окошка.

— Звать как? — спросила женщина.

Нина ответила.

— По какой статье?

— Меня задержали на двое суток. Мне еще не предъявили обвинения.

— Ты, девка, не финти, — рассердилась женщина. Видимо, она была тут старшей. — По приметам взяли или как?

— Мне подбросили наркотик, — сказала Нина.

— Подбросили? — недоверчиво протянула женщина. — Ты что, политическая?

— Нет.

«А ведь я, наверное, политическая, — вдруг подумала Нина. — Он же политик».

— Кто ж тебя так попалил? — продолжала расспросы женщина.

На этот вопрос Нина ответила честно:

— Я не знаю.

Она действительно никак не могла вспомнить его фамилию.

— Ладно, проверим. Сбрехала — пожалеешь. Манька, садись, пиши маляву.

Маленькая вертлявая женщина в косынке покорно села к столу.

— Чего писать-то?

— Пробить надо Нестерову. Дурь толкает или нет.

Маляву написали и отправили по веревочке через форточку.

— Ну а сама-то ты по жизни кто?

Тут Нина решила снизить свой статус. «Модельер» звучало бы слишком вычурно.

— Я портниха.

В конце концов, это тоже было правдой.

— Ну, стало быть, коллеги. Вон те нары занимай, — указала старшая на пустующие нижние нары ближе к двери.

— А прописку, прописку ей устроить! — взвизгнула одна из арестанток.

— Увянь, Поганка, дай вздохнуть человеку. А прописку устроим, не боись. Вот что, милая, дадим-ка мы тебе наряд вне очереди. Хату вымоешь.