Глаза лесной чащи

Долго она не отрывалась от чаши. Нетерпеливые птицы, осмелев, одна за другой начали слетать с дерева и рассаживаться вблизи на веточках, ожидая очереди.

И вдруг - короткий бросок, и неосторожный дрозд, теряя перья, забился в лисьих зубах. И это тут, у источника жизни! Какое коварство!

Вскакиваю, Бросаю в лису камень. Кричу:

- Ах ты, вероломная! За это тебя из шкуры вытряхнуть мало!

В замешательстве она выронила еще живую птаху. Но тут же снова сжала ее в зубах и нырнула в чащу…

После нападения птицы не решались спускаться к воде: перепрыгивали с ветки на ветку и тревожно верещали. Чтобы не мешать им, я ушел.

Поднимаюсь на каменистый взгорок. Слышу, впереди что-то дзинь-звяк, дзинь-звяк. Совсем близко позванивает, а что, зелень мешает увидеть.

Выхожу на самый верх. И прямо передо мной - лиса. Какой-то нерадивый зверолов не спустил пружины капкана на лето и, оказалось, кстати. Заднюю ногу лисы схватила стальная пасть.

- Все-таки не ушла, плутня!

Лиса рванулась вперед. Потом сжалась и трусливо заскулила. Шалость шевельнулась в моей груди. Но все же я срезал в лещиновом кусте хворостину: накажу ее хоть этим.

Вжих… вжих… вжих…- режет воздух хлесткий прут, а я приговариваю:

- Вот тебе птица! Вот тебе дрозд!

Лиса то рвется вперед, взвизгивая, то бросается к моим ногам, угрожающе щелкая зубами. Однако капкан, рассчитанный на волка, держит крепко.

Но хватит с нее. Сжимаю ногой упругую сталь, дуги капкана расходятся.

- Теперь беги,- говорю.- Да впредь не дури, а то…

Какое-то время она лежит без движений, а когда я подталкиваю ее ногой, вскакивает и убегает.

Шагах в пятидесяти она неожиданно остановилась. Глянула на меня и круто свернула. Прямо через глыбы камней она побежала к… «птичьему раю».

Я пожалел еще раз и вот о чем: прут, которым я наказывал, был тонок.

ХОЗЯЙКА РЫЖЕЙ ШУБКИ

Охотник Зернов придавил сапогом попавшую в капкан лисицу и поднял над ее головой приклад. Еще секунда, и зверек перестанет грести ногами шершавый снег, а в глазах померкнет этот белый мир, расчерченный темными мазками деревьев, ручьев и скал.

Меня обожгла мысль: а не последняя ли это лисица в округе и не придется ли потом ставить ей памятник?

- Семка! - крикнул я. - Остановись!

Приклад дрогнул и опустился в снег. Продолжая держать лису, охотник посмотрел па меня из-под густых черных бровей. Сказал:

- Понимаю. Но и ты пойми: я - охотник, и это моя работа. Если не можешь смотреть, отвернись.

Был он, конечно, прав, и я отвернулся. Зря я напросился в напарники к Зернову. Пойти бы лучше в горы с каким-нибудь природолюбом.

Когда я снова посмотрел на охотника, то он уже загребал лисицу крупитчатым снегом. Она еще била лапами о молодой дубок и судорожно вздрагивала.

- Такое наше дело. Тем и живем. И планы тоже имеем,- сказал он, глядя в сторону, на отбеленную выемку. - На обратном пути заберем ее. А сейчас пойдем вон к тому ручью. Там мои капканы на куниц и кошек.

Пока дошли до устья ручья, впадавшего в пенистую речку, осмотрели десятка два капканов, расставленных на бревенчатых переходах, и сняли две куницы-белодушки. Бить не пришлось: все они были неживые.

Разговор не вязался. Вроде что-то невидимое встало между нами. Речка плескалась в своем тесном ложе и яростно бросалась на скалы, точно хотела убрать их с пути. Зернов долго смотрел на стремительный поток. Потом сказал:

- Вертайся-ка. Собери улов и отнеси в балаган. А я пройду по Сосновой балке. Там у меня еще капканы.

Я с радостью пошел назад. По пути положил в рюкзак застывших куниц. Но, подойдя к лисе, увидел у ее заброшенной снегом головы продушину, а ее огнистая шерсть едва заметно вздрагивала. Живая?! Не может быть! Но, подняв ее за шубку, ощутил под пальцами теплоту А в пути отчетливо почувствовал за спиной в мешке возню. На душе стало радостно, и я не заметил, как побежал к темневшему впереди балагану Скорей отогреть, спасти!

Балаган, срубленный когда-то охотниками в пять венцов и накрытый дубовой щепой, обветшал и прогнил, но еще не пропускал воду, держал тепло и был удобен для ночевок. Двери плотно прикрывались. Посредине - каменный очаг, у правой и левой стен - деревянные нарки для спанья. Все застлано сухим трескучим папоротником.

Положил рюкзак, смотрю, лиса забарахталась сильнее, чем в дороге. Бросил на тлеющие угли щепок, раздул огонь. Развязал рюкзак и сделал шаг назад. Вдруг из него выткнулась острая мордочка и уставилась на меня. Шагнул вперед - лиса мигом выпрыгнула и, приседая па поврежденную капканом правую заднюю ногу, ушла в темный угол.

Ни за что, думаю, не позволю Семке убивать. Приручу и отдам ребятам в школьный живой уголок. А то у них там одна мелюзга…