Глаза пропасти

Эдвард Смедли-Кёртис — в широких кругах сокращаемый до «Смеда» — занимал заоблачную должность Главного Суперинтенданта Нового Скотланд-Ярда, к которой вдобавок прилагалась позиция одного из трёх руководителей Подразделения Убийств. Подразделение, созданное ещё в викторианском 1878 году, с недавнего времени попало под ведение новосформированной структуры — Специального Криминального Директората, объединившей в одно оперативное целое разрозненные уголовные отделы Ярда.

Занимая менее стратосферически важную должность Главного Инспектора и начальника одной из девяти скотланд-ярдовских Групп Расследования Убийств, я напрямую подчинялся Смедли-Кёртису уже на протяжении десяти лет. Первые несколько лет после универститета я проработал рядовым следователем в одной из таких групп под началом Смеда. Отношения у нас были нормальные — профессионально-холодные, но моими результатами будущий Главный Суперинтендант был доволен. Пойдя на повышение, Смед неожиданно начал выделять меня из прочих рядовых работников: рекомендация в Академию, ответственные назначения, поощрения, командировки с целью повышения квалификации и на совместные операции с иностранными службами. Когда же, волею Госсекретаря по Внутренним Делам, был сформирован Директорат, со всеми вытекающими отсюда перестановками, Смед добился, чтобы меня назначили начальником одной из групп. Так, в возрасте тридцати пяти лет, Колин Джеймс Дорф, ваш покорный слуга, оказался самым молодым в истории Скотланд Ярда Главным Инспектором. Не будучи ещё отполированным крутыми горками и опасными поворотами, я пытался работать с полной отдачей, чтобы оправдать высочайшее доверие, ибо начальственное внимание и покровительство воспринимать как должное ещё не научился.

Смед в итоге не выдержал и первым нарушил затянувшуюся паузу:

— Впечатления? Комментарии? Выводы?

— Можно задать вопрос? — я покосился на распечатку. — Моего французского почти хватило на то, чтобы прочесть письмо. Но правильно ли я понимаю этот латинский гранд-финал — «абиит, эксессит, эвасит, эрупит» — как что-то связанное с бегством?

— «Исчез, бежал, избежал, растворился», — Смед закончил классическое отделение Кембриджа, как и подобает человеку с аристократически звучащей двойной фамилией, вследствие чего свободно изъяснялся на латыни. Внешность Смеда не соответствовала ни фамилии, ни классическому образованию: низкий рост, прогрессирующее ожирение, круглое, полное лицо, рыжеватая буйная шевелюра, ярко синие глаза — полное отсутствие декаданса и аристократической гнильцы. Йоркширский фермер. Кровь с молоком.

Смед иногда шутил на этот счёт: «Посмотрите на Дорфа: высокий брюнет, удлинённое, вечно хмурое лицо, пронзительность взгляда, скупая элегантность манер…» — ладно, про элегантность манер я прибавил от себя — «… короче, субъект породистый и утонченный. А ведь это у меня генеалогическое древо в милю длиной, а Дорф — из немецких крестьян. У него грязь под ногтями должна быть генетической… Но если нас рядом поставить, подумают, что я у него в чистильщиках обуви состою…» Я на подобные тирады не реагировал и только загадочно улыбался. Тем более, что предки мои действительно эмигрировали в Великобританию в конце девятнадцатого века откуда-то из прусской глухомани.

Я тактично вздохнул и посмотрел на часы.

— Колин, я понимаю, что вы давно не были в отпуске: текущие дела, документооборот и так далее… Но это именно тот самый случай, когда я могу рассчитывать только на вас. — Смед наклонился и заговорщически подмигнул: — Ваши текущие дела я передам Вилсону. Или Риордану. Нежелающие найдутся. Но на этом новом расследовании мне нужны именно вы. Хотя бы потому, что вы историк по образованию. И бегло говорите по-французски! — Смед откинулся на спинку стула, с вызовом глядя мне прямо в глаза.

Я пожал плечами.

— Письмо я, конечно, прочёл. С большим трудом. Хотя без словаря, что удивительно. Но какое значение в этой ситуации может иметь диплом по средневековой истории?

Смед молчал, загадочно улыбался и барабанил пальцами по зелёной с золотой каймой кожаной обивке старомодного стола. Мяч находился на моей половине поля. Тему следовало развивать.

— Предположим, что вы меня заинтриговали. Предположим, я брошу все текущие расследования на другие группы, что несомненно добавит мне популярности. Но я не улавливаю самой сути поручения. А именно, что за расследование вы хотите на меня повесить? Судя по этому письму, речь идёт о самоубийстве или попытке самоубийства. Автор — определённо глубоко больной человек. С обширными делюзиями, причиной которых являются какие-то сильные переживания, имевшие место двадцать лет назад.

Смед явно получал несколько извращённое удовольствие от этой беседы.

— Что конкретно вы относите к делюзиям? — спросил он, вальяжно растянувшись в кресле.

Я развёл руками.