Глаза цвета стали

Ночь незаметно опустилась на остров, а мы все еще собирались в дорогу. По периметру аэродрома зажглись прожектора, освещая могучий силуэт готового к вылету самолета Ил-76. Техники в который раз проверяли все бортовые системы, чтобы они не дай бог не отказали в самое неподходящее время. Старенький грузовик с топливной цистерной давно перекачал в баки самолета остатки горючего и скрылся во тьме ночи. Пилотировать воздушного титана вызвался бывший майор авиации Степан Свиридов, которого все знали как бармена в Сержантском клубе. Он клялся, что его протезы некоим образом не помешают ему управлять. Свиридов был из старой школы, и сомневаться в его профессиональных умениях было как минимум глупо. Свою инвалидность он переборол нечеловеческим упорством и приспособился под новые условия, за что его несказанно уважали все, даже генерал Воронин, который уважал лишь самого себя.

Когда у трапа остановился Уазик, и из него вышла высокая фигура Хранителя, чья голова была по-прежнему скрыта капюшоном, наши разговоры вмиг прекратились. Все угрюмо следили за каждым его шагом, пока он не поднялся по трапу внутрь самолета.

– Урод! – шепнул Лютый, но под мои взглядом опустил глаза.

Неловкую паузу развеял Высоков, подошедший в сопровождении все тех же офицеров попрощаться с нами перед вылетом. Он подходил к каждому персонально.

Быстро пожав ему руку, я собрался поскорее подняться на борт, но он меня удержал:

– Алешин! Погоди, не спеши.

– Полковник? – обернувшись, я прочитал в его глазах муки совести и боль утраты. Таким я его еще никогда не видел. Он мог быть жестоким, расчетливым, невозмутимым или шутливым, но не обеспокоенным. Это на него не было похожим.

Не зная, что еще сказать напоследок, он просто сжал мое плечо:

– Что-то подсказывает мне, что мы еще встретимся.

– Вряд ли, – холодно ответил я. – Если только в лагере даяков.

– Не держи обиды. Я очень горжусь, что под моим командованием был такой боец как ты.

– Спасибо, но обиды не держу, и не надейтесь. Покинуть остров было моей давней мечтой. Зато теперь я увижу большую землю,… быть может, в последний раз в жизни.

Я первым из людей нашей группы поднялся по трапу вслед за Посланником и, как ни в чем, ни бывало, уселся рядом с ним на тюки с грузами. Пристально посмотрев ему в зеркальные глаза, я больше не чувствовал себя белой вороной в черной стае. Похоже он тоже это почувствовал.

– “Как себя чувствуешь?” – мысленно обратился я к нему. – “Готов к рок-н-роллу?”

– Не совсем понятен вопрос, но свое самочувствие, оцениваю как удовлетворительное, – осторожно сказал вслух Посланник. – Долго еще ждать? Мы теряем время.

– Не гони лошадей. Пусть парни простятся с домом, где прожили так долго.

Я прошел через весь отсек и заглянул в кабину пилотов, где Степан в одиночку готовился поднять самолет в небо. В Афганистане еще молодым пилотом он перевозил военные грузы, успел повоевать в небе Анголы и Мозамбика, а во время Курильского кризиса был сбит над Итурупом. Долгое время пробыл в ледяной воде, после чего потерял обе ноги и руку. Сейчас он весьма ловко управлялся протезом левой руки, проверяя бортовые системы и переговариваясь по радиостанции с башней управления полетами. По виду, так он был в родной стихии.

– Как погодка? Шторм не намечается? – спросил я.

– Не, бзди, Алешин. Все пучком. – Отмахнулся Свиридов, наливая себе из термоса чай.

Наблюдая, как он сыплет в чашку дополнительный сахар, я не удержался от иронии:

– Вредно столько сахара употреблять – задница склеится!

Покосившись на меня, с усмешкой не остался в долгу:

– Смотри, чтобы у тебя ласты не склеились!

В кабину заглянул Шепард и передал Свиридову полетный план с картами:

– Дима, не мешай пилоту. Возвращайся к остальным.

Рассевшись прямо на полу грузового отсека, члены команды со смехом слушали Джавахарлаева. Улыбчивый казах, показывая на шрамы у себя на щеке, рассказывал, как первый и последний раз в жизни приходил побриться к подслеповатому парикмахеру, который как выяснилось позже, был вдобавок еще и смертельно пьян.

– Да ладно, не заливай! – сквозь слезы хохотал Лютый. – Врешь и не краснеешь!

– Нет, серьезно! – доказывал Баха. – Это было в Ташкенте в 2013…