Каю оставался один удар, чтобы прервать мучения противника и вышвырнуть его за пределы круга. Или… бесконечность многих болезненных ударов, которые будут снова и снова отбрасывать Аркона от спасительной черты, пока он прилюдно не запросит пощады или… или не умрет. Токе не знал, откуда ему в голову пришла эта мысль. Такой жестокости никогда не было в его сердце, и он не мог представить, чтобы она была в сердце другого… Не мог, пока не встретился взглядом с ночной тенью, смеющейся в чуть раскосых глазах Мастера Ара.
Он не хотел этого, но крик сам сорвался с его губ: «Кай!» Черные страшные глаза повернулись к нему, но в этих глазах не было смеха, в них был только он, маленький Токе, с гримасой отчаяния на бледном лице… Глаза закрылись. А когда открылись снова, смертельный танец кончился. Кай отвернулся от лежавшего навзничь у черты Аркона и двинулся через круг, подхватив по пути свой плащ. Мгновение — он переступил через нарисованную на песке линию и пошел, минуя Токе, через расступавшуюся перед ним толпу.
— Игра окончена, — спокойно объявил Урман. — Победитель — Аркон.
Токе нашел попутчика за постами ограждения. Вообще-то дальше них отходить от лагеря было нельзя, но часовые, до которых тоже долетела весть об исходе игр, остановить Кая не решились, а Токе позволили пойти за ним: скоро пора было снова трогаться в путь.
Парень сидел, скрестив ноги, спиной к лагерю, на голову его снова был накинут капюшон. Скорее всего, он бы хотел вообще скрыться с людских глаз, но в плоской, как блин, пустыне для этого надо было уйти на многие мили. Токе приблизился и тихо сел рядом с ним. Посидели немного молча. Ветер гнал по спекшейся в неплодородную коросту земле тонкие струйки голубого песка, закручивая их в маленькие вихри, рисуя узоры и тут же снова стирая их легкой рукой…
— Завтра будет ветрено. Много не пройдем, — нарушил молчание Кай.
Токе обрадованно встрепенулся и решился наконец посмотреть ему в лицо. Парень глядел мимо Токе, в пустыню. То, что оставляла на виду тень капюшона, было неподвижной, лишенной выражения маской.
— Ур… Урман объявил Аркона победителем, — бросил пробный шар Токе. Молчание. Он решил попробовать снова: — Слушай, а почему ты переступил черту? Ты ведь уже победил?
После короткого молчания Кай заговорил:
— Я проиграл, Токе. Уже в тот момент, когда я скинул это, — перетянутая черной тканью до пальцев ладонь взметнулась к капюшону и снова упала на колено. — Я видел,
Токе не знал, какие найти слова.
— Послушай, я… Они… Это просто от неожиданности. Люди привыкнут и перестанут замечать…
— Что перестанут замечать? Что я урод, нелюдь? Ты это хотел сказать?
— Вовсе нет! Подумаешь, глаза у него э-э… птичьи. Нашел чем напугать! Вот у нас в деревне мужик был, ему петух в детстве один глаз выклевал. Вот он был кривой да урод. И то женился и детей наплодил целый выводок, — Токе чувствовал, что его несло куда-то не в ту степь, но остановиться уже не мог: ведь Кай слушал его. — А Казик калечный, с околицы? Ему обвалом обе ноги раздробило, лекарь их напрочь отхватил; теперь по земле скачет как лягушка. Вот это урод и калека, его только пожалеть можно. А ты-то что? Вон как Аркона отделал…
Парень по-прежнему молчал, не глядя на говорившего.
— Ты что, думаешь, мне важно, черные у тебя глаза, зеленые или синие? — продолжил Токе. — Мне важно, что ты у Аркона последнее достоинство не отнял, что ты перед стойкостью и упрямством его дурацким склонился, когда мог бы добить; что предпочел скорее проиграть, чем сломать его.
Кай повернул голову, и Токе почувствовал на себе его взгляд из-под капюшона:
— И много таких в караване, которые, как ты, думают? — усмехаясь, спросил он.
— Ну, я чужие мысли читать не умею, но думаю, такие найдутся.
— Ты оптимист.
— Кто-кто? — обиделся Токе.
— Сердце у тебя доброе, ты веришь в людей.
— Ну, это не так уж плохо, — улыбнулся он облегченно. — Слушай, зачем ты опять эту тряпку на голову нацепил? Все ведь уже видели, каков ты есть, зачем прятаться?
— Ну, видели, положим, не все, — встопорщился Кай. «Это он Майкен имеет в виду», — осенило вдруг Токе. — И потом. То, что люди мой прекрасный образ один раз лицезрели, не значит, что они захотят все время им любоваться. К тому же так и голову не печет…
— Голову ему не печет! — фыркнул Токе. — Ладно, это, конечно, твое дело. Но только запомни: для меня все одно, птичьи у тебя глаза или коровьи, понял?
— Понял. Только чего так непоэтично-то? Коровьи… Нет чтоб «кошачьи» сказал, ну или там, «оленьи»…
Токе серьезно посмотрел на Кая, с трудом подавляя смех:
— Это у тебя-то — оленьи? С эдакой образиной?
Он легко увернулся от оплеухи, вскочил на ноги и потрусил к лагерю. Обладатель «птичьих» глаз тут же догнал его:
— Хочешь, я честно скажу, какие у тебя уши? Как насчет ослиных… — На лице его была улыбка.