Глаза ворона

Над головой Кая свистел в снастях ветер и потрескивал такелаж. Парус цвета пустыни закрывал небо. Сквозь него можно было смотреть на солнце, не щурясь: процеженный через плотную ткань свет не обжигал. Когда-то Кай мечтал о странствиях под парусом. Мог ли он представить себе, что его мечта сбудется подобным образом?

Горло его охватывала кожаная петля, прикрепленная к низкому борту корабля гайенов. Руки были связаны за спиной, от кистей по локти. Ноги тоже были спутаны. Признаться, дело свое гайены знали. Вокруг сидели другие пленники, человек двадцать. Остальных погрузили на второй корабль. Справа от Кая полулежал Аркон. Он был без сознания, рана на груди еще кровила. У него единственного не было на горле удавки: бедняга бы тогда просто задохнулся. Слева скорчился Маджар. Меховщик что-то тихо бормотал, закрыв глаза: наверное, молился.

Со своего места Каю было видно Токе, которого привязали к противоположному борту. Он выглядел плохо. Его здорово избили, распоротая щека опухла. Но хуже всего были его глаза: из них ушли жизнь и свет. Это были глаза мертвеца, неподвижно глядящие в одну точку где-то на палубе. Майкен была привязана на корме, отдельно от мужчин. Ей бросили какой-то плащ, чтобы прикрыть тело от солнца, но она не обратила на это внимания. Девушка больше не плакала, не кричала и внешне, казалось, держалась неплохо. Но однажды Кай поймал ее странный, блуждающий взгляд, и его пробрал озноб, несмотря на палящую жару: в глазах Майкен сквозило безумие.

«Не думай, а наблюдай» — это простое правило вошло ученику Рыца под кожу и не раз спасало ему жизнь. Он следовал ему и теперь. Потому что, если думать о серебристом смехе Майкен, которого он уже никогда не услышит, о мертвых глазах Токе, о продырявленной мечами спине его отца, то он никогда не выполнит приказа Мастера, а это — его предназначение. Кай запрокинул голову, насколько ему позволяла удавка, и смотрел вверх, на ловко лазающих по снастям гайенов. Ветер усиливался, и они ставили второй парус.

Всего корабль имел три мачты. Днище было плоским, и судно двигалось на скрытых под ним колесах. В остальном корабль напоминал обычный парусник: на носу находилось возвышение, где помещался штурвал; на корме — невысокая постройка, в которой, вероятно, располагалась каюта или складское помещение. Трюма не предусматривалось, и все награбленное было закреплено прямо на палубе. Не анализируя увиденное, Кай запоминал, где принайтован какой груз, где и как располагаются пленники; запоминал лица и странные, похожие на собачьи клички, имена гайенов. Он знал: выводы придут позже, когда ситуация этого потребует. А пока он просто смотрел и ждал.

Язык гайенов был поначалу не понятен Каю, но постепенно он смог выделить в нем элементы церруканского, искаженного гортанным выговором, и мертвого теперь языка Степи. «Собаки пустыни» были не трепливы, но из услышанных им обрывков разговоров парень уяснил, что корабль идет к Церрукану, где пленники и товары будут проданы. Кая это вполне устраивало: конечной целью его путешествия и был Город Садов. Оставалось только дожить до этой цели.

Рядом застонал Аркон: кажется, он приходил в себя. Помочь ему Кай ничем не мог. Привязанный по соседству Бекмес уже пробовал просить у гайенов воды для друга, но получил только пару ударов бянь. К вечеру измученным жаждой и голодом пленникам раздали еду и питье. Воин, которого называли Эргель — Штиль, обходил корабль с ведром и маленьким ковшиком на длинной ручке, которым он зачерпывал воду и подносил к губам связанных людей. Каждому доставалось по паре глотков. За Штилем шел второй гайен, звавшийся Гривой, хотя никаких признаков волос у него не было, как впрочем, и у остальных «пустынных псов». Этот вкладывал пленникам в рот небольшую круглую лепешку — вот и весь ужин.

Аркон выпил немного воды, остальное пролилось на грудь. Лепешку съесть он не смог. У Гривы, видно, было их ровно по числу пленников, потому что, когда он с товарищем обошел всех, у него осталась одна — Арконова. Перекинувшись парой слов со Штилем, Грива выступил вперед, подняв хлеб над головой:

— Кдо здесь голодный? — выкрикнул он с сильным акцентом. — Кдо хочед получидь лех… — гайен подыскивал слово на церруканском, и товарищ подсказал ему: —…лепешку?

Никто не ответил. Голодные люди отводили глаза.

— Дак чдо, никдо здесь не хочед есдь? — с усмешкой переспросил Грива. — Эргель, мы, кажедся, слишком много их кормим.

— Я… я хочу! — вдруг прозвучал дребезжащий голос рядом с Каем. Он принадлежал Маждару. Похоже, меховщик счел, что его бог ответил на молитву, и решил не упускать шанса.

— Дак все-даки есдь голодный! — улыбаясь. Грива подошел к Маждару и бросил лепешку ему под ноги. — Кушай!