Глазами клоуна. Бильярд в половине десятого

– А что скажет на это дедушка? Ведь он так тобою гордился; каждая похвала Клубрингера была для него как бальзам, да и вообще он привязан к аббатству; не говори ему ничего, хотя бы сегодня.

– Ему доложат и без меня, еще до нашего приезда; ты же знаешь, что он отправился с отцом в аббатство – выпить чашку кофе перед сегодняшним торжеством.

– Да, – сказала она.

– Мне самому жаль дедушку; ты ведь знаешь, как я его люблю; но все обязательно выплывет наружу уже сегодня днем, когда он вернется от бабушки; тем не менее я больше не могу видеть кирпичи и слышать запах известки. Пока что, во всяком случае.

– Пока что?

– Да.

– А что скажет твой отец?

– О, – быстро ответил Йозеф, – он огорчится только из-за дедушки; сам он никогда не интересовался созидательной стороной архитектуры, его занимали только формулы; обожди, не оборачивайся.

– Значит, это касается твоего отца, так я и чувствовала; я жду не дождусь увидеть его; по телефону я уже несколько раз говорила с ним, мне почему-то кажется, что он мне понравится.

– Он тебе понравится. И ты увидишь его не позже сегодняшнего вечера.

– Мне тоже надо идти с тобой на день рождения?

– Непременно. Ты даже не представляешь, как обрадуется дедушка, к тому же он ведь пригласил тебя по всей форме.

Марианна попыталась было высвободить свою голову, но Йозеф, смеясь, все так же крепко держал ее.

– Не надо, – сказал он, – так гораздо удобнее беседовать.

– И лгать.

– Умалчивать, – возразил он.

– Ты любишь своего отца?

– Да, особенно с тех пор, как узнал, что он еще такой, в сущности, молодой.

– Ты не знал, сколько ему лет?

– Нет. Мне всегда казалось, что ему лет пятьдесят – пятьдесят пять. Смешно, но я никогда не интересовался тем, сколько ему в действительности лет; только позавчера, получив свою метрику, я узнал, что отцу всего сорок три года, и прямо-таки испугался; не правда ли, он еще совсем молодой?

– Да, – сказала она, – тебе ведь уже двадцать два.

– Вот именно. До двух лет меня звали не Фемель, а Шрелла, странная фамилия, да?

– Ты на него сердишься за это?

– Я на него не сержусь.

– Что же он мог такого сделать, из-за чего ты вдруг потерял желание строить?

– Я тебя не понимаю.

– Хорошо… Почему в таком случае он ни разу не навестил тебя в аббатстве Святого Антония?

– Очевидно, стройки не представляют для него интереса, быть может также, он слишком часто ездил туда в детстве, понимаешь, во время воскресных прогулок с родителями… Взрослые люди отправляются в те места, где прошло их детство, только если им хочется погрустить.

– А ты тоже совершал когда-нибудь воскресные прогулки с родителями?

– Не так уж часто; обычно мы гуляли с мамой, бабушкой и дедушкой, но когда отец приезжал в отпуск, он тоже присоединялся к нам.

– Вы ездили в аббатство Святого Антония?

– Да, случалось.

– Все-таки я не понимаю, почему он ни разу не навестил тебя.

– Просто-напросто стройки ему не по душе; быть может, он немного чудаковат; в те дни, когда я неожиданно возвращаюсь домой, он сидит в гостиной за письменным столом и царапает что-то на светокопиях чертежей – у него их целая коллекция. Но я думаю, отец тебе все же понравится.

– Ты мне ни разу не показывал его карточку.

– У меня нет его последних фотографий; знаешь, в его облике чувствуется что-то трогательно-старомодное – в одежде и в манере держать себя; он очень корректный и любезный, но гораздо старомоднее дедушки.

– Я жду не дождусь увидеть его. А теперь мне можно обернуться?

– Да.

Йозеф отпустил ее голову и, когда Марианна быстро обернулась, попытался изобразить на своем лице улыбку, но под взглядом ее круглых светло-серых глаз эта вымученная улыбка скоро погасла.

– Почему ты не скажешь мне, в чем дело?

– Потому, что я сам еще ничего не понимаю. Как только я пойму, я тебе скажу, но это будет, возможно, не скоро. Пошли?

– Да, – сказала она, – пора. Твой дедушка уже должен приехать, не заставляй его ждать; ему будет тяжело, если монахи расскажут ему о тебе до того, как вы встретитесь… и, пожалуйста, обещай мне, что ты не помчишься снова на этот ужасный щит! Нельзя тормозить в самую последнюю секунду.

– А я как раз подумал – налечу на щит, снесу с лица земли бараки строителей и прыгну в воду с пустой площадки, как с трамплина…

– Значит, ты меня не любишь…

– О боже, – сказал он, – но ведь это только шутка.

Он помог Марианне встать, и они начали спускаться по лестнице на берег реки.

– Мне в самом деле жаль, – сказал Йозеф, останавливаясь, – что дедушка узнает это как раз сегодня, в день своего восьмидесятилетия.

– И его нельзя от этого избавить?

– От самого факта – нельзя, а от сообщения – можно, если ему еще не успели ничего сказать.

Йозеф отпер машину, сел в нее и открыл изнутри дверцу, чтобы впустить Марианну; когда девушка села рядом с ним, он положил руку ей на плечо.