Глазами клоуна

— А если этого не произойдет?

— Тогда найдите себе добрую подружку и перебейтесь как-нибудь.

— Уж лучше стать бродячим фокусником, — сказал я. — Буду себе ездить на велосипеде из одной дыры в другую.

— Ошибаетесь, — сказал он. — В каждой дыре люди сейчас читают газеты, и в данный момент я не могу пристроить вас даже в молодежный ферейн по двадцать марок за выход.

— А вы пробовали? — спросил я.

— Да, — сказал он. — Ради вашей милости я весь день висел на телефоне. Ничего не попишешь. Людей ничто так не обескураживает, как клоун, вызывающий жалость. Это все равно, как если бы вам подал пиво официант в инвалидной коляске. Вы напрасно строите себе иллюзии.

— А вы разве нет? — спросил я. Он молчал, и я опять заговорил. — Я имею в виду то, что, по-вашему, через полгода я смогу начать сызнова.

— Возможно, вы правы, — ответил он. — Но это единственный шанс. Лучше было бы подождать год.

— Год, — сказал я. — А знаете ли вы, как это долго?

— В году триста шестьдесят пять дней, — и он опять бесцеремонно задышал прямо в трубку. Запах пива вызывал у меня тошноту.

— А что, если я сменю имя, — предложил я, — нацеплю себе другой нос и начну выступать в другом амплуа? Буду петь под гитару и, пожалуй, жонглировать.

— Чепуха, — возразил он. — От вашего пения хоть святых выноси, а в жонглировании вы дилетант, и ничего больше. Чепуха. У вас есть все данные стать неплохим клоуном, возможно, даже хорошим, но ко мне обращайтесь только после того, как вы три месяца проведете в тренировках — по восемь часов ежедневно. Тогда я приду и посмотрю ваши новые сценки… а может, и старые, только работайте и… прекратите это дурацкое пьянство.

Я молчал. Было слышно, как он пыхтел и сосал сигарету.

— Найдите себе опять преданную душу, — сказал он, — как та девушка, которая повсюду ездила с вами.

— Преданную душу, — повторил я.

— Да, — сказал он. — Все остальное чепуха. И не воображайте, что вы обойдетесь без меня, кривляясь в каких — нибудь захудалых балаганах. Недели три вам это сойдет с рук, Шнир, вы побалуетесь на вечерах пожарников, насобираете мелочи в шапку. Но потом я об этом пронюхаю и тут же прихлопну вашу лавочку.

— Сукин сын.

— Вот именно, — согласился он. — Лучшего сукиного сына вам не найти, а если вы станете на свой страх и риск бродячим фокусником, то вы — человек конченый, и не позже чем через два месяца. Что-что, а свое дело я знаю. Вы слушаете?

Я молчал.

— Вы слушаете? — спросил он вполголоса.

— Да, — ответил я.

— Я вас люблю, Шнир, — сказал он. — Мне было приятно работать с вами… иначе я не стал бы тратить столько денег на этот разговор по межгороду.

— Сейчас уже больше семи, — возразил я, — и все удовольствие будет стоить вам примерно две с половиной марки.

— Да, — сказал он, — а возможно, все три. В данный момент ни один импресарио не выложил бы за вас такую сумму. Итак, значит, до встречи через три месяца тренировок, и притом у вас должно быть не менее шести совершенно безукоризненных номеров. Постарайтесь выжать из вашего старика все, что возможно. Ни пуха ни пера!

Он на самом деле повесил трубку. А я все еще держал свою в руке и, прислушиваясь к гудкам, чего-то ждал, только потом положил трубку. Цонерер несколько раз обманывал меня, но он никогда не врал. В те времена, когда мой выход стоил, наверное, марок двести пятьдесят, он заключал со мной контракты на сто восемьдесят марок… и, очевидно, совсем неплохо зарабатывал на мне. Однако, вешая трубку, я понял, что за этот вечер он был первым человеком, с которым я охотно поговорил бы подольше. Надо, чтобы он придумал что-нибудь еще… Не могу я ждать полгода. Неужели нельзя подыскать какую-нибудь акробатическую труппу, которой я мог бы пригодиться? Я не тяжелый и не боюсь высоты; потренировавшись немного, я сумею работать вместе с другими акробатами или разыгрывать скетчи вдвоем с каким-нибудь клоуном. Мария всегда говорила, что мне необходим партнер, тогда мои сценки не будут мне так скоро надоедать. Уверен, что Цонерер не перебрал всех возможностей. Я решил позвонить ему попозже, а пока пошел обратно в ванную, сбросил халат, швырнул всю одежду в угол и лег в ванну. Принимать теплую ванну почти так же приятно, как спать. В поездках я всегда брал номер с ванной, даже в те времена, когда у нас еще было негусто с деньгами. Мария уверяла, что у меня замашки человека из богатой семьи, но она не права. Мои домашние дрожали над горячей водой так же, как и над всем остальным. Принимать холодный душ нам разрешалось, правда, во всякое время, но теплая ванна и у нас считалась расточительством; даже Анна, которая на многое закрывала глаза, в этом вопросе была непоколебима. Очевидно, в ее «Девятом пехотном» теплая ванна приравнивалась к смертным грехам.