Глазами любопытной кошки

Амина посоветовала назвать Тарику дату отъезда, но уехать раньше. Я задумалась. У него было сколько угодно шансов обокрасть меня, но он ни разу этим не воспользовался. Однако я все-таки была рада, что он лежал в больнице, когда пришло время расплачиваться с музыкантами.

Сахар была иного мнения о Тарике:

– Он уважает тебя, и ты ему небезразлична. Поддержи его, чтобы он изменил свою жизнь.

Неудивительно, что порой у меня возникало пугающее дурное предчувствие. Откуда мне знать – может, Тарик задолжал торговцам наркотиками? Или за нами следил кто-нибудь еще и планировал ограбление, зная, что вину все равно повесят на Тарика? А может, он знал что-нибудь такое, о чем я не догадывалась, и потому подкарауливал меня по углам, чтобы защитить от наркоманов, которые видели во мне легкую мишень?

Абсурдным мне казалось то, что никто, кроме самого Тарика, даже ни разу не намекнул о его зависимости и воровстве. Все знали об этом, и большинство моих соседей видели нас вместе, но никто ничего не сказал – по крайней мере, до тех пор, пока Эмма не узнала все.

ВЗАИМОПОНИМАНИЕ

Нас ждал еще один трудный день, и я собиралась к Хасану монтировать запись. Я серьезно сомневалась в том, что слухи об изнасиловании – правда, но, видя реакцию директора «Икхвани Сафаа» на мое намерение ехать и учитывая все странные события последних дней, я все же немного побаивалась. Тарик в больнице – кого мне взять с собой в качестве телохранителя? Может, заплатить бездомному, который спит на моей лестнице, или попросить Башира? Хотя, если толки действительно правдивы, вряд ли они сумеют меня защитить. Я решила предупредить Мэтта, с которым у меня была назначена встреча утром, чтобы тот в определенное время ждал звонка от меня. Если я не позвоню и не подойду к телефону, пусть обращается в полицию и едет в студию.

Организаторы кинофестиваля арендовали у Хасана помещение в старом форту, и я чувствовала себя полной идиоткой, объясняя Мэтту, что мне нужна защита на случай, если его арендодатель окажется насильником. Я рисковала стать распространительницей ужасной клеветы, так что нужно было действовать осторожно. К тому же Мэтт заверял меня, что Хасан не насильник.

Шел дождь. Худощавый мальчишка, папаси, поймал мне такси и сам уселся на переднее сиденье.

– Он с нами не поедет, – отрезала я.

– Не волнуйтесь, – сказал водитель. – Это мой брат. Не могу же я бросить его под дождем.

Я позвонила Хасану и дала трубку водителю. Я думала, что тот объясняет, как проехать в студию, но вместо этого меня снова привезли в больницу. Хасан встретил меня там и рассказал, как добраться до его дома.

– Материал смонтирован и готов, – сообщил он. – Тебе нужно будет просто подождать десять минут, пока звукорежиссер запишет диски. Скажи таксисту, чтобы постоял и отвез тебя обратно.

Когда мы добрались до места, водитель заметил:

– Это такой шикарный район, что здесь живет даже семья президента.

– Остановитесь здесь, – указала я на дом Хасана.

Я думала, что мои спутники подождут снаружи, однако горничная пропустила тощего папаси в дом. Тот тут же принялся шнырять из комнаты в комнату – понадобилось немало усилий, чтобы выставить его за дверь. Все это время я рассматривала его: сутулая спина, впалая грудь – Амина говорила, что все это признаки наркозависимости. Когда я вывела парня на крыльцо, подошла горничная с сотовым телефоном в руке: Хасан звонил предупредить, чтобы она не впускала парня в дом. Горничная закрыла ворота и заперла их на замок, а подозрительная парочка раскричалась, пытаясь содрать с меня немыслимую сумму, но я дала им столько, сколько, по моим подсчетам, стоила поездка, и потребовала убираться. Папаси упирался, но водитель буркнул:

– Ладно, пошли.

Позднее я спросила Хасана, не беспокоился ли он за меня и почему он не предупредил, чтобы я не садилась в такси с этими подозрительными типами. Теперь на Занзибаре я научилась оглядываться – ведь никто больше не делал это за меня.

Дружелюбного звукорежиссера студии звали Хабабу. Несколько часов мы с ним заново монтировали и сводили запись. Мы получили такой хороший звук, какого только можно было добыться, записав в примитивной студии оркестр из десяти человек на две дорожки. Одна колонка не работала, поэтому музыку можно было послушать только на компьютере, а о том, как в реальности будет звучать диск, оставалось лишь догадываться.

Хабабу говорил по-английски примерно так же, как я на суахили, но, проявив немного терпения, мы прекрасно поняли друг друга. Иногда я просто указывала на строчки на экране и издавала разные звуки, пытаясь объяснить, что хочу услышать.

Позвонил Хасан и сказал, что через час Хабабу должен уехать, поэтому необходимо закончить работу. Дел оставалось еще много, и я проигнорировала его слова, заставив звукорежиссера исправить все – на это ушло несколько часов. Хабабу оказался добродушным парнем, и мне повезло, что нам удалось согласовать даже мельчайшие детали, не прибегая к помощи переводчика.