Глазастая, ушастая беда

Пожилая дама посмотрела на меня.

– Да, любезный друг.

– У вас красивое имя, – пробормотал я.

– Это не название оперы, так бабку зовут, – свистящим шепотом объяснила кому-то за моей спиной Дюка, – да, певица голая. Да, совсем. Почему нет музыки? Никки, почему она воет без оркестра?

– Дорогая, откуда мне знать, – фыркнула маменька.

– Люка сказала, что мать автора сидит в первом ряду на седьмом месте, – объяснила Дюка. – Похоже, это ты! На твоем кресле эта цифра указана.

– Да никогда! Я что, по-твоему, старуха? – возмутилась Николетта. – Мой сын еще ребенок.

– Извини, извини, – зачастила Дюка, – Люка, как водится, все перепутала.

– Опера написана в капле, – снова произнесла загадочную фразу бабуля.

Меня опять осенило:

– А капелла! Пение без инструментального сопровождения.

– Ну да, – согласилась Жанна Николаевна, – ее автор – мой сын Петенька.

– Тот, у которого магазин на рынке? – не удержалась от ехидства Николетта.

– Да, да, – обрадовалась бабка, – у него тьма рынков, супермаркетов, банков, автосалонов, еще какой-то интернет у сыночка. Сто раз ему говорила: «Детка, не распыляйся!» Но он молодой, ему всего пятьдесят лет, поэтому ретивый. Теперь вот его в искусство потянуло, сам придумал, сам на свои деньги представление устроил.

Мои соседки замолчали, а я увидел, что теперь на сцене поют «в каплю» три голые тетки. За спиной послышалось шуршание.

– Петр Достоевский-Чайковский, так в программке написано, это ваш сын? – осведомилась Дюка. – Здесь указано: «Автор либретто, композитор, режиссер, исполнитель главной роли…» Погодите, погодите…

– Достоевский-Чайковский, – повторила Николетта, – впервые о нем слышу. Ирэн?

– Дорогая, я тоже в недоумении, – призналась Котина, – среди наших такого нет.

– На сцене одни голые тетки, – прошептала Дюка. – Кто из них Петя?

– Это мистика с фикцией, – пояснила Жанна Николаевна.

Ирэн, Николетта и Дюка повернулись ко мне. А я уже понял, что имеет в виду милая бабуля.

– Мистификация!

– Вот, сейчас! – обрадовалась Жанна Николаевна. – Смотрите!

Голые бабы на сцене подняли руки, одновременно сделали неуловимое движение. Их обнаженные тела распались и рухнули на сцену.

– Это костюмы! – рассмеялась Ирэн. – Имитация голого тела! Сейчас перед нами три мужика в плавках и масках. Правый и левый страшилища. В центре просто персик. И откуда мне ноги сего фрукта знакомы? Хм.

– Настоящая фамилия Петеньки – Чулакин, – сообщила бабуля, – Достоевский-Чайковский – это псевдоним для оперы.

– Чулакин, – хором ахнули дамы.

– Он сказочно богат, – протянула Николетта, – но чурается высшего общества.

– Петруччио, – захихикала Ирэн, – вот почему мне его ноги знакомы. Мда! Чего только в жизни не бывает.

– У тебя с ним что-то было? – поинтересовалась Дюка.

– У нас было все, – заявила Ирэн, – О, эта квартира на Большой Академической улице! Убогая однушка. Мы там диван сломали. А я на пыльном зеркале написала пальцем: «Ирэн». И тут приехал мой муж! Какая веселая драка у него с Петруччио завязалась. Я выкинула в окно портфель супруга. Ах, моя молодость! Мне восемнадцать, Петруччио сорок…

Мне пришлось закамуфлировать смех кашлем. Если Петру сейчас пятьдесят, а во время романа с Ирэн ему было сорок, то любовь у него с Котиной случилась десять лет назад. Давайте вспомним, что у дамы есть сын Олег, мой друг и ровесник. Или Ирэн вышла замуж и забеременела задолго до своего появления на свет, или произошла нестыковка в датах. Возможно, Петру исполнилось восемнадцать, а его Джульетте сорок?

– Ах, уж эти воспоминания, – мурлыкала Ирэн, – Дюка, солнышко, я ушла из большого секса. Утомилась. Надоело. А у Никки есть муж, он от нее никуда не сбежит.

– Пусть только попробует, – протянула маменька, – живым не вырвется. Я могу стать вдовой, но разведенкой – никогда. Не мой стиль!

– Значит, Дюка, нам с Никки Чулакин не нужен, Петруччио твой, – подвела итог Ирэн. – Жанночка, как вам Дюконька?

Старушка обернулась.

– А сколько тебе лет?

– Двадцать пять, – заявила дама.

– Почти как мне, – кокетливо подчеркнула мать олигарха, – станем подружками.

– У вас в ушах чудные подвески, – похвалила Ирэн серьги матери Петеньки, – очень похожи на те, которые преподнесли голливудской актрисе Элизабет Тейлор.

– Это они и есть, – ответила Жанна Николаевна, – Петюня подарил их мне на юбилей.

– Вава, – зашептала мне на ухо Дюка, – тебе же все равно где спать? Около Жанночки или на моем месте?

– Я готов поменяться, – согласился я.

– Ты душка! – взвизгнула Дюка.

Через пять минут после рокировки я очутился во втором ряду, смежил веки и задремал. Разбудил меня шквал аплодисментов.

– Браво, – кричала Дюка, – гениально! Автора!

– Потрясающе, – вторила ей Николетта, – композитора на сцену!

– Восхитительно! – подпрыгивала Ирэн. – О, эти ноги!

Маменька обернулась.

– Вава, езжай домой. Не сиди с унылым видом кота, проглотившего сырую мышь.

Объяснять Николетте, что кот всегда ест сырых грызунов, потому что у четырехлапого гурмана нет ни сковородки, ни плиты, я не стал, но напомнил:

– Мы приехали на машине Владимира.