Глеб

Тусклое, но жаркое солнце приблизилось к горизонту, отдав недавние свои владения во власть прохладной свежести. Здесь разреженный атмосферный слой почему-то граничил с плотным без какого-либо плавного перехода, как воздух с водой. Стык двух сред, невидимый днем, закат окрасил оранжевыми разводами, не только радовавшими глаз, но и скрывшими под собой ландшафт. Волей-неволей Глебу пришлось снизиться, оказаться в царстве красных сумерек. Он хотя и не очень любил ночь, привык к ней, не пугался тьмы, но ночи его прошлой жизни наполнял позволявший видеть электрический свет, здесь отсутствовавший.

Глеб занялся устройством ночлега, пользуясь крохами закатной иллюминации. Соединив верхушки соседних деревьев, ему удалось смастерить что-то вроде гамака.

Беспокойные сны всю ночь терзали его, грозили сбросить с ложа. И заря, не уступавшая в красках закату, принесла просветление не только небесное, но и душевное.

Глеб свесился с гамака в надежде отыскать убежища сладких спиралек. Желудок настойчиво требовал завтрака. Землю усевали вездесущие шарики, отражение пылающего огнем неба сделало их мраморно-фиолетовыми. Увы, спиральки надежно укрылись, сколько Глеб не напрягал зрение - никаких признаков присутствия пищи не увидел. Зато заприметил нечто такое, что восторг проделал то, чего не удалось сну: выкинул его из гамака, и если бы не способность летать, то множественные переломы были бы Глебу гарантированы. Внизу, еле заметное среди деревьев, примостилось яйцо. Точно такой же кокон, как тот, в котором возродился сам Глеб. Однако он не торопился поздравлять себя с успешным разрешением жилищной проблемы, ведь гнездо уже могло быть кем-то занято. Конечно, чудесно, если бы там оказалось создание похожее на Глеба, родственное ему. Уж общий язык они бы нашли. Глеб гнал от себя столь невероятное предположение, но оно уцепилось в нем и никак не желало исчезнуть.

Он уже успел убедиться, что элементарные правила приличия в этом мире не в чести, однако, как не торопило любопытство, все-таки выдавил серию покашливаний, должных сообщить жильцу о раннем визитере. Только совершив этот несложный, но, по его мнению, достаточный обряд, он заглянул в гнездо. В первые же секунды, пока глаза привыкали к заполнявшему кокон сумраку, слух его уловил присутствие хозяина. А затем и зрение подтвердило верность предчувствий: в уютной соломенной постельке лежала и смотрела сон его копия, облик, столько раз отражавшийся в темных стеклах. Глеба окутал суеверный трепет. Уверенность в собственной неповторимости возлежала на фундаменте всего прежнего его существования, где не видел он никого даже отдаленно на него похожего. Между тем, двойник, почувствовав присутствие постороннего, пробудился и уставился на Глеба. Похоже, им владели иные чувства, потому что реакцию его к радостной можно было отнести, ссылаясь только на обычаи, радикально противоположные известным Глебу. Незнакомец ощерился и выпустил зубы, как бездомная кошка, изготовившаяся драться, выпрастывает когти. Глотка его породила змеиное шипение, а крылья взметнулись, фальшиво утроили ширину плеч.

Глеб, поборник мира, предпочел ретироваться, оставив странного субъекта упиваться собственной грозностью. Но не улетел, гнездо и потенциальный товарищ в нем держали его крепче самых прочных веревок. Он устроился на вершине ближайшего дерева: обозревать окрестности, а также ждать появления двойника. Кроме всего прочего, должны же были куда-то деться лакомые спиральки.

За размышлениями он едва не упустил незнакомца, черным вороном ускользавшего между деревьями. Всполошившись, пустился следом. Глеб знал, что преследуемый, устроенный точно так же как и он сам, не в состоянии оглядываться в полете, а потому гнался за летящим открыто, но как только двойник приземлился, поторопился спрятаться за достаточно толстым стволом. Его копия же распласталась по дереву, обхватила руками, ногами и крыльями.

Что-что, а прятаться Глеб умел хорошо, если не совершенно. Он рассмотрел все, сам оставшись незамеченным. Прижатый к дереву двойник вдруг расцвел, окутался облачком тех самых спиралек, что полюбились желудку Глеба. Пищеварительные ферменты ожили и вцепились нетерпеливо во внутренности. Секунды созерцания завтрака тянулись со скоростью запыхавшихся улиток. И уже подтаял интерес к двойнику, заслоненный жаром иного желания.

Одиночество теперь виделось благостным, и принято было радостно. Но тщетно Глеб старался разглядеть маленькие норки в еще теплой коре. Мало что могло вызвать недоумение у него, умудренного жизнью, смертью и воскрешением, но факт волшебного появления спиралек немало озадачил его. Ни удары по стволу, ни царапанье, ни кусанье, ни сосанье не смогли выманить спиральки. Наконец он прижался к дереву, облепил его, уверенный, что все это напрасно, что двойник знает нечто неизвестное Глебу, непостигнутое им.