Глеб Белозерский

Огромный ханский шатер делился внутренними занавесками на несколько помещений. Центральное, самое просторное служило приемной. Здесь в медных чашах на высоких треножниках алели раскаленные угли. Напротив входа, на подушках уселся хан Батый в окружении ближайших родственников и военачальников.

- Дадим тебе возможность убедиться, какие милости тебя ожидают, русич, коли будешь послушен ханской воле, - произнес Батый и хлопнул в ладоши. По его сигналу зазвучала музыка, резкая, дисгармоничная. Музыкантов не было видно, они были скрыты за занавеской. Удары гонгов и барабанов сопровождались нестройными звуками труб. Под эти звуки откуда-то внезапно появилась молодая женщина с сильно нарумяненным лицом, в прозрачных шароварах и куске такой же прозрачной ткани, накинутой на грудь. Сквозь ткань отчетливо просвечивали стройные, хотя и несколько коротковатые ноги, пышные груди. Скуластое восточное лицо было бесстрастным, но в нем чувствовался затаенный страх.

Еще недавно эта женщина, принадлежавшая к одному сибирскому племени, была ханской наложницей. Пресыщенному удовольствиями Батыю наложницы быстро надоедали. И он, давая отставку очередной надоевшей обитательнице гарема, в виде особой милости дарил ее одному из своих приближенных. В ханском окружении считалось особо престижным пользоваться ласками той, которая прежде побывала у самого Батыя.

- Хороша?

- Что я тебе могу ответить, хан? Все у нее на месте.

- Коли нравится, дарю.

- Да зачем мне эта женщина? Я ведь женат, семью имею. По заветам нашей веры, принятой князем Владимиром, мы отвергаем многоженство.

- Я и не предлагаю тебе ее в жены. Бери для утехи.

- Не гоже такое, хан. По-нашему, это блуд, непотребство. Я же сердцем привязан к жене моей, Марье, матери моих сыновей. Не могу принять твоего подарка.

- Значит, отказываешься от ханской милости?

- От такой милости отказываюсь.

- Кто твоя жена?

- Дочь Михаила Всеволодовича, князя Черниговского.

- Наслышан о таком. А детей у тебя много?

- Двое сыновей. Еще малолетки.

- Подумай об их судьбе. Что с ними будет, коли мы не договоримся по-хорошему?

- Что ты ждешь от меня, хан?

- Покорности, послушания, готовности служить мне.

- Служба службе рознь. Как побежденный, вынужден признать тебя своим господином, буду платить тебе дань. Но сякому подчинению есть предел. Я все-таки русский православный человек, приверженец своей веры, своих обычаев. А не идолопоклонник - бусурманин. Совершать поступки, противные моей вере, православным семейным устоям, я не в силах. Идолам твоим не поклонюсь. И подымать оружие против русского брата, даже если на то будет твоя ханская воля, не стану. Вот мой ответ.

- Дерзко сказал. Считай, что общего языка мы с тобой не нашли, к согласию не пришли. Ты мне такой не нужен. Знаешь, как я поступаю с теми строптивцами, кто пошел против ханской воли?

- Догадываюсь.

- Так и с тобой велю поступить.

- На все Божья воля, хан.

Батый сделал резкий жест рукой. Приближенные поняли его без слов, схватили князя Василька и вывели из шатра. Гришка Меркурьев устремился было за уводимым, подумал с горечью: если ждет князя Василька мученический конец, пусть разделит с ним его участь и белозерский кузнец, ставший десятником в ростовском княжеском войске.

Но ханские люди преградили ему дорогу, скрестив копья. И Гришка услышал глухой голос толмача, передававшего по-русски негромкие слова хана:

- Ты мне нужен, русич.

Однако Батый не спешил начинать разговора с Гришкой Меркурьевым, а, казалось, прислушивался к тому, что происходило на воле, позади шатра. Оттуда доносились надрывные, приглушенные стоны. Продолжались они недолго. Когда стоны смолкли, в шатер вошел один из тех, кто уводил князя Василька на расправу: плечистый бритоголовый татарин с обвисшими усами. Он что-то тихо сказал хану, склонившись в низком поклоне. Его слова, сказанные по-монгольски, Гришка понять не мог, но о смысле нетрудно было догадаться. Батый удовлетворенно кивнул:

- Твой князь получил то, что заслужил. Я бы и с тобой мог поступить так же. Но ты мне нужен.

Гришка Меркурьев лихорадочно соображал. Если он зачем-то нужен грозному хану, может быть, есть возможность вырваться из полона. Ради этого придется прикинуться покорным, послушным. Только прикинуться. Если бы удалось добраться до родного Белоозера, он сообщил бы княгине Марье Михайловне горестную весть. Кроме него это сделать некому.

И десятник, склоняясь в низком поклоне, заговорил тихо и вкрадчиво:

- Слушаюсь и повинуюсь, о великий хан. Теперь ты мой отец и повелитель. Повелевай твоим-рабом недостойным.

Толмач запнулся, затрудняясь передать смысл таких витиеватых фраз. Все же приблизительно передал, прибавив что-то и от себя.

Хан заулыбался и произнес поощрительно:

- Разумную речь слышу. Я, повелитель многих стран и народов, привык к покорности. Князь говорил, что у него осталась семья, дети?

- Два сына, мой повелитель. Один совсем малый.

- Где они сейчас, знаешь?

- Знаю, что укрылись где-то на севере. И с ними ростовский владыка, епископ Кирилл.

- Это он главный шаман Ростова?