Гленлионская невеста

– Туда, где сможем побыть наедине, девочка.

– Ты снова хочешь поцеловать меня?

– Да, я подумывал об этом. У тебя есть возражения?

Она отвернулась и, нахмурившись, посмотрела в темноту.

– Что такое, девочка? – Он подошел к Дженет. Провел пальцем по ее плечу вниз, к обнаженному локтю. Она натянула шаль ниже, чтобы закрыть голые руки. Лахлан стоял так близко, что она чувствовала его дыхание.

– Знаешь, когда ты меня целуешь, все мысли вылетают у меня из головы, – тихо призналась она. Это ему понравилось, об этом сказала его тихая усмешка.

– Жаль было бы, если бы было наоборот. Это означало бы, что я плохо тебя целую.

– Мне кажется, Лахлан, что ты целуешь очень хорошо, – упрямо сказала она.

Не следовало ему так очаровательно смеяться. Он обнял ее.

Она заглянула ему в лицо, затемненное ночной мглой, освещенное бледным серебром луны.

– Ты попросил меня выйти за тебя замуж, Лахлан?

– Не совсем так, девочка.

– А-а…

– Ты разочарована? Да? – Он нагнулся и поцеловал Дженет. Она задрожала. И припала к нему.

– Я знаю тебя всего десять часов, – пробормотала она.

– Ты их сосчитала, да?

Она кивнула.

– Слишком мало для предложений и поцелуев, да. Иласэд?

Она снова кивнула.

– Ты всегда такая благовоспитанная, девочка? Такая англичанка?

За вопросом последовал новый поцелуй. Этот был еще более крепким, чем тот, которым они обменялись в Большом зале. Она заморгала, прижалась к Лахлану и снова заморгала.

Необыкновенно странный звук проник сквозь окутывающее ее облако. Он был жалобный и трогательный; казалось, сама земля подает голое. Дженет прислушалась. То был резкий стон неземной красоты, примитивный и странно приятный.

– Это волынки, Иласэд.

Она никогда не слышала волынку – они были запрещены законом еще до того, как она родилась, – но порой Дженет казалось, что она может представить себе этот звук, такой чистый и такой настоящий, что от жажды услышать его пробирало до костей.

– Разве они не запрещены?

Она скорее почувствовала, чем увидела, что он пожал плечами.

– Это английский закон, и притом старый. Кто узнает, чем мы здесь занимаемся?

– Что они играют?

– Жалобу Синклеров. Хочешь знать слова?

Она кивнула.

– «Это зовет тебя мое сердце теперь, когда опускается ночь; все гордые Синклеры приветствуют тебя здесь, в этой долине. Родина – это улыбка, которой тебя встречают; родина – это земля, по которой ты будешь ходить; родина – это Гленлион и дух тех, кто в нем живет». – Он привлек ее к себе. – Это красивая мелодия, девочка, но некоторые говорят, что ее играют слишком часто. Как бы то ни было, это наши волынки, и мы имеем на них право.

Ее охватило ощущение будущей утраты, такое сильное, что Дженет никак не могла с ним справиться. Она обвила одной рукой его шею, прижалась лбом к его груди; другая ее рука легла ему на плечо. Она больше никогда не приедет сюда. Обстоятельства отошлют ее далеко от Гленлиона, далеко от границы, быть может, даже в Лондон.

Но эта ночь принадлежит ей. А с нее довольно и этого.

Глава 10

Он обхватил ладонями ее лицо. Он наклонился так, что всего дюйм разделял их губы. Он терпеливо ждал. Она затаила дыхание. С губ ее слетел какой-то звук, и Лахлан понял, что она скорее становится его соучастницей, чем сдается.

Как долго он хочет ее? С тех пор как впервые увидел или даже раньше? С самого начала своей жизни? Кажется, именно так.

– Иласэд, – шепотом проговорил он ей в губы. Их поцелуй будил нечто большее, чем страсть. Желание отдать себя. Любовь.

Наконец он отодвинулся и прижался лбом к ее лбу. Лахлан тяжело дышал, она крепко схватилась за его руки, щеки у нее горели там, где он ласково прикасался к ним. Предвкушение – часть любви, и он хотел, чтобы она ощутила всю меру наслаждения и всю его боль.

Ощутила так, как он это ощущал. Кровь у него горела, дыхание было хриплым.

Он встал перед ней на колени и протянул руки к ее туфлям.

– Лахлан? – В ее голосе был вопрос, но она не отступила. Он положил руку ей на лодыжку. Слегка сжал ее, и Дженет подняла ногу. Он быстро снял с нее туфельку.

– У тебя красивые ноги, Иласэд.

– Спасибо, – сказала она.

Какая она вежливая, его Иласэд. Будет ли она благодарить его потом таким вот благовоспитанным английским голоском? Лахлан усмехнулся. Будет, если он все сделает правильно.

Еще одно движение, и вторая туфелька была снята. Он провел руками по ее ногам вверх, к подвязкам на чулках. И взглянул на нее. Она внимательно смотрела на него, но не отодвигалась. Легкая дрожь пробежала по ее телу, словно она постепенно пробуждалась от его прикосновений.

– Мне хотелось прикасаться к тебе с той ночи, когда я впервые увидел тебя, Иласэд. – Его руки сомкнулись на ее колене. Грубые чулки мешали ему прикасаться к ее коже. Почему она не носит шелка и тонкие ленты? И почему платья у нее не такие красивые, какие бывают у богатых английских мисс? Это наблюдение позабавило его, хотя единственное, что действительно заботило Лахлана в ее одежде, – это как бы поскорее все снять. Потом можно будет задавать вопросы и получать на них ответы.