Глядящие из темноты

— Да потому, что нигде, ни в одном мире нет идиллических обществ. Агрессия должна куда-то выплескиваться.

— Ты пессимист, — хмыкнул Леон.

— Либо она лежит на поверхности — и тогда по-своему формализована и регламентирована, либо скрыта — и тогда у общества есть второе дно. Всегда есть второе дно.

«Да, — подумал Леон, — он прав, странный мир. И странность заключается именно в заурядности — не в тягостной унылой обыденности, а в узнаваемости. Он похож на приукрашенные картинки из детского учебника земной истории или на плохой костюмированный фильм из средневековой жизни — плохой именно потому, что, как и положено плохому фильму, приукрашивает грубую действительность, не желая замечать ее темные стороны — ни крови, ни грязи». Порою Леону, когда он лежал без сна на непривычно мягкой постели, и самому казалось, что перед ним разыгрывается какое-то неторопливое представление, действо длиною в человеческую жизнь; и стоит лишь заглянуть за тщательно расписанные декорации — и он увидит пыльные маховики и веревки, всю странную машинерию, которая приводит в действие нарядные фигуры, подобно пружинам и колесикам в часах на ратушной площади. Он потряс головой, отгоняя наваждение.

— А вдруг мы все-таки наконец нашли идиллию? Ты что, совсем не допускаешь такой возможности? Ну, пусть примитивную, патриархальную, но — идиллию!

— Я — палеопсихолог, — сердито сказал Берг, — а ты — невежда.

Леон уселся верхом на массивный, очень неудобный стул.

— Тогда объясни мне, палеопсихолог, — сказал он, — почему только один континент населен?

Берг пожал массивными плечами.

— Это не ко мне, — сказал он. — Тут археологи нужны, а не этнографы. Вот дождемся катера, представим все данные — пускай проведут раскопки на втором континенте и на архипелаге. Наверняка хоть что-нибудь, да найдут.

— Хоть какие-то племена, — настаивал Леон, — хоть дикие, хоть каннибалы…

— Хоть с ушами на плечах, — подсказал Берг.

— Ну…

— Собственно, — сказал Берг, — если поразмыслить, то, наверное, все дело в природных условиях. По-настоящему плодородной почвы тут немного. А при таком примитивном земледелии… Вот они и сгрудились тут, в Срединных отрогах. На побережье пара-другая поселений… Рыбаки, охотники…

— Торговые города испокон веку на побережье стояли. А тут — «пара-другая поселений».

— Торговать-то не с кем. Из-за моря, я имею в виду. Откуда городам там взяться?

— Вот и я о том же, — сердито сказал Леон.

— Это дело выездной экспедиции, — повторил Берг, — пусть у них голова болит. От нас что требуется — сидеть тут и обаятельно улыбаться маркграфу. Послушай, почему бы тебе для разнообразия не перестать морочить мне голову и не пойти баиньки? Знаешь, когда у них утренняя служба начинается? А тут еще и конец света.

Леон покачал головой и направился к двери, ведущей в его собственную спальню — слишком большую, чтобы посредством примитивного камина ее удалось протопить как следует. Впрочем, ночные холода тут редки.

Уже у порога он вновь обернулся:

— Ты не слишком-то любопытен, верно?

— Я — человек на своем месте, — сухо ответил Берг. — Я профессионал. Для Службы настали не лучшие времена с тех пор, как туда хлынули такие вот аматеры. Все романтику ищут. А какая тут романтика? Работа, притом нудная работа. А вам все приключения подавай.

Леон вздохнул. Он состоял в Посольском корпусе уже больше трех лет и не заработал ни одного нарекания, но кто-то вроде Берга нет-нет да и упрекнет, что ему, мол, до порядочного полевого медиевиста расти и расти.

* * *

Даже яркий утренний свет не поглотил пламя сверхновой — оно лишь побледнело и теперь дрожало в рассветном небе, точно белый огонек на ветру. Картина была непривычная и слегка тревожная, и замок на холме, освещенный странным двойным сиянием, казался игрушечным. Ощущение это подкреплялось хрупкостью ажурных конструкций: крепостные стены, хоть и массивные, ухитрялись выглядеть изящно — на их отделку времени было хоть отбавляй. Здешняя новейшая история была богата мелкими пограничными стычками, но не знала крупных войн; все держалось на сложной системе родственных связей владетельных особ — каждый приходился своему соседу в худшем случае зятем или троюродным кузеном.

Небольшой готический собор на городской площади был набит народом: и впрямь конец света, подумал Леон. Он покосился на двойной алтарь в глубине апсиды — тот, казалось, выплывал из полумрака навстречу смутному сиянию многочисленных свечей; но покров на нем был старый, не дареный — темная тяжелая ткань, сплошь покрытая золотым шитьем. «Интересно, наш-то полисиликоновый отрез куда они дели? Опять в сундук засунули?»