Глянцевая красотка

— Не, ну вы гады, бросили нас в магазине. Больного друга бросили. А мы за вас заступились. Какой же ты спортсмен, — пристал он к Алику, — если не мог за себя постоять?

— Да, я спортсмен, — твердил Алик.

— Ты не спортсмен. Ты — трус! Если бы не мы, тебя бы знаешь как уделали!

— Я? Я — трус? — задохнулся Алик. И вдруг ринулся к окну.

— Эй, ты что хочешь делать? — крикнул я.

Но Алик уже взобрался на подоконник.

— Не надо, — примирительно сказал Мишка, — ну, прыгнешь, ну и что? Здесь второй этаж, ты этим ничего не докажешь.

— Тебе, гад, докажу, — срывающимся от злобы голосом сказал Алик. И прыгнул.

Затрещали внизу кусты.

Мы подошли к окну. Алик лежал на земле, вытянувшись во весь рост. Луна освещала его неподвижное тело и качавшийся куст сирени.

Пришлось спускаться вниз. Мы с Мишкой взяли Алика за руки и за ноги и потащили в дом.

Опустили его на диван, где уже почивал с открытым ртом Юрка.

На дне коньячной бутылки еще оставалось кое-что. Мы с Мишкой разделили последние капли по-братски.

— Но мы-то с тобой еще полны сил, — сказал Мишка. — У меня магнитофон, пошли голоса певчих птиц запишем.

Не успели мы прошагать и полквартала, как рядом затормозила милицейская машина. Из нее выскочил бравый сержант и распахнул перед нами дверцу.

В отделении, куда он нас привез, сидел взъерошенный мужчина с разбитым лицом.

— Вроде бы этот, — указал мужчина на Мишку, — а этого вроде не было, — ткнул он в меня.

— Ты свободен, — объявил мне милиционер. — А ты, — он угрожающе посмотрел на Мишку, — останешься.

— Мы с ним все время вместе были. Не бил он никого, — сказал я.

— Тебя тоже в КПЗ посадить? — спросил милиционер.

Я вышел из отделения и побрел, сам не зная куда. Так я шел, пока не наткнулся на дом, где в квартире на пятом этаже, несмотря на явно наступивший рассвет, горели электричеством все окна. На балконе стояла девушка в белом платье.

— Эй! — крикнул я.

— У нас свадьба, — ответила она. — Заходи, а то все устали.

— А ты знаешь, что такое дефлорация? — спросил я.

— Дурак, — сказала она.

Тогда, желая ей понравиться, я запел:

Как по Волге по реке

Плывет корова в пиджаке.

Не подумайте плохого —

Наша песня про любовь.

Из подъезда выскочили два мужика и погнались за мной, а когда настигли, начали бить.

— Гад, весь дом перебудил!

Неизвестно, что бы они со мной сделали, но подкатила милицейская машина с уже знакомым мне сержантом.

— Опять ты? — не удивился он. — Значит, судьба. А друга твоего мы отпустили.

В КПЗ было пусто и холодно, стояла узкая скамейка, я попробовал на нее улечься, но не удержался и упал. В глазок было видно, как пишет что-то за столом дежурный. Потом он достал Мишкин магнитофон и стал слушать наши частушки.

— Эй, — крикнул я, — дай закурить!

— А в зубы не хочешь? — беззлобно ответил он.

Еще через час ему стало скучно, он открыл камеру и даже угостил меня сигаретой.

— Верни магнитофон, — попросил я.

— Не могу, — объяснил он. — Мы его другу твоему на работу передадим. Чтоб знали, как он использует технику. И чтоб начальник его знал, как твой друг его называет Бегемотом. Друг твой нам очень не понравился. Все права качал. Про всех вас, говорит, фельетон состряпаю. Вы все, говорит, у меня по струнке ходить будете. Посмотрим. Кто теперь по струнке будет ходить. Тебе на работу тоже сообщим. Не сомневайся.

Он меня отпустил, и я помчался к друзьям.

В подъезде по стене с первого этажа до Юркиной квартиры шли отпечатки кровавой пятерни Алика, и я понял, чего испугалась Лена.

Дверь открыл Мишка.

— Дела, — сообщил он. — У нашего спортсмена, похоже, перелом.

Я поймал такси и подогнал к Юркиному дому. Алик, опираясь на наши с Мишкой плечи, допрыгал до машины на одной ноге. Последним из квартиры вышел бледный, с синяками вокруг глаз Юрка. Захлопнул дверь и обхватил голову руками.

— Ключ там остался!

Мы попросили шофера подождать и стали соображать, как проникнуть назад. Стена дома была совершенно гладкой, а водосточная труба проходила метрах в трех от Юркиных окон.

— Надо ломать дверь, — сказал я.

— Только не это. Лена убьет меня, — стал умолять Юрка.

— Или бросит, — внес оптимистическую ноту Мишка.

Через соседнюю квартиру, через окно и по узкому, ржавому карнизу, чувствуя спиной пустоту, в которую каждую минуту мог сорваться, я каким-то чудом передвигался к Юркиным окнам. Начал сигналить шофер такси, поторапливая нас. Все же, сантиметр за сантиметром, я преодолел расстояние. Из последних сил толкнул створку — к счастью, окно было не заперто — и услышал: что-то тяжелое грохнулось на пол. Ухватился за подоконник, подтянулся, перевалился туловищем внутрь и увидел, как медленно растекается по паркету жирной, вишневого цвета массой варенье из разбившейся трехлитровой банки.

Схватив со стола ключи, я бросился из квартиры вон, не дав Юрке сунуть нос внутрь. Это была забота о его же благе. Он бы не пережил случившегося.

В больничном приемном покое санитар читал газету с моей статьей.