Глиф

Несмотря на свои короткие ножки, низкорослый вонючка юрко несся по коридору, оставляя после себя шлейфовый, как от дорогого одеколона, запах тухлых яиц. У Ромы шаг был длиннее, да и физическая форма не в пример лучше — парень бежал быстрее карлика, и тот, сообразив что к чему, резко запетлял между людей, решив взять не скоростью, а маневренностью.

Ромчик не стал тратить дыхание на вопли «стой!» или «держи его!», а просто врезался в толпу школьников, сшибая их, как кегли. После бугуртов — схваток стенка на стенку — это оказалось раз плюнуть. Он был уже в двух шагах от коротышки (только руку протяни, и поймаешь за шкирку!), когда тот свернул в столовую, сбил с ног повариху тетю Галю, опрокинул гору подносов, нырнул под стол, и снова выскочил в коридор. Благодаря этому фокусу Шеф выиграл три секунды форы, и когда Ромчик, стряхнув с себя визжащую повариху, вылетел обратно в коридор, коротышка уже рванул к лестнице, ведущей в подвал.

А вот это было хреново. Ромчик ссыпался по лестнице, на ходу выдергивая из рюкзака велосипедную цепь. В подвале — вотчине вечно вмазанных военрука и трудовика — хватало темных углов, где Шеф мог бы устроить засаду. Рома на его месте так и поступил бы. Но перепуганный вонючка предпочел спасаться бегством. Дробный топот маленьких ножек раздавался где-то впереди, ближе к столярным мастерским.

Если коротышка свернет в мастерские, я могу его потерять, подумал Ромчик. Там три выхода: в слесарку, в спортзал и — через каптерку трудовика — на улицу. А вот если он свернет в туалет… оттуда ему деваться будет некуда!

Остановившись на мгновение и переводя дыхание, Ромчик огляделся. На дверях столярки висел замок на цепи (что для трудовика было эквивалентно табличке «Ушел бухать»), а дверь туалета была распахнута, и оттуда — помимо обычного сортирного амбре — доносился гнилостно-тухлый запашок. На двери был нарисован глиф:

Ну и славненько, решил Рома, наматывая цепь на кулак и осторожно приближаясь к туалету. Вот тут мы с тобой и побеседуем…

11

Они чуть не опоздали, и все оттого, что Вязгину вздумалось заехать («на одну минутку») в один из многочисленных житомирских банков. Пробыл он там минут десять, вернулся с нейлоновым чемоданчиком на молнии, и всю дорогу потом гнал, как сумасшедший, обгоняя и подрезая, проскакивая на красный, сигналя, но — удивительное дело! — совсем не ругаясь. Он и пяти слов не проронил за поездку, и лишь паркуя машину на обочине, возле расставленных вокруг ДТП оранжевых конусов, сказал:

— Приехали.

К моменту их приезда тело Чоппера уже выковыряли из машины, перегрузили на каталку и накрыли простыней. Двое здоровых, небритых и, кажется, не совсем трезвых санитаров собирались затолкать каталку в «скорую», но Вязгин кивнул им, как старым знакомым, сунул одному в ладонь сложенную купюру, и санитары отошли перекурить.

— Хотите посмотреть? — предложил Влад.

— Хочу, — сказала Ника.

Вязгин по-хозяйски откинул простынь, и Ника склонилась над трупом. Чоппер был совершенно заурядным на вид мужичком лет сорока, а может быть — и пятидесяти. Сизый нос с набрякшими венами, небритое, чуть мятое лицо, уже приобретшее восковый цвет и фактуру. Руки с въевшейся в кожу грязью. Полоски машинного масла под ногтями. Серая джинсовая курточка. Грудь вдавлена внутрь, кое-где небольшие пятна крови. Он ударился грудью о руль, догадалась Ника, перелом ребер и пневмоторакс… Но для человека, захлебнувшегося собственной кровью, Чоппер выглядел удивительно спокойным. На своем веку Ника повидала достаточно трупов, и никогда — никогда! — жертвы насильственной смерти не были настолько… умиротворенными, что ли…

— Вы его что, обнюхивать собрались? — спросил Влад.

— И это тоже… — ответила Ника. Ни алкоголем, ни гнилью от трупа не пахло. — Где его машина?

— Вон там, в овраге, — махнул рукой Вязгин. — Вы идите, а я пока с ментами пообщаюсь…

— Я думала, у вас с милицией связи порваны.

— Это смотря с кем. Начальство приходит и уходит, а служаки остаются…

— Тоже правда, — хмыкнула Ника.