Пико был очень рад тому, что Марта Гомес являла собой своего рода живое воплощение расторопности и, кроме того, разделяла стремление Клары как можно быстрее закончить подготовку выставки. В течение нескольких прошедших недель она сумела задействовать различные фонды и университеты, добиваясь от них и моральной, и материальной поддержки. Правда, Пико тоже проявил инициативу – он позвонил своим влиятельным друзьям из научных и финансовых кругов и заинтриговал их обещанием объявить на этой выставке о сенсационном открытии.
Судя по тому, что сказал по телефону Фабиан, Марте удалось добиться, чтобы первым местом проведения выставки стал Мадрид. Сам Пико предпочел бы, чтобы выставка первоначально открылась все-таки в Париже, в Лувре, однако пришлось бы долго ждать: администрация Лувра уже на несколько месяцев вперед распланировала проведение в этом музее выставок и других мероприятий.
Фабиан также сообщил Пико, что одно из испанских банковских объединений и две больших компании согласились финансировать проведение выставки. Кроме того, ректорат университета Комплутенсе и чиновники Министерства образования и культуры отнеслись к идее проведения выставки с большим энтузиазмом. Для Мадрида стать первой европейской столицей, в которой откроется эта выставка, было большой честью, а потому решено было провести ее не где-нибудь, а в Национальном археологическом музее. Затем выставка должна была экспонироваться в Париже, Берлине, Амстердаме, Лондоне и Нью-Йорке.
Пико решил позвонить Кларе, чтобы сообщить ей хорошие новости, хотя и был почти уверен, что Марта ей уже позвонила. Отношения этих двух женщин в последнее время стали довольно тесными: их объединяло общее стремление как можно скорее открыть подготавливаемую ими выставку.
Четверо друзей собрались вместе в Берлине. Ганс Гауссер попросил» чтобы они встретились именно здесь, поближе к его дому, потому что в последние дни он не очень хорошо себя чувствовал. Мерседес обеспокоилась, увидев, что Ганс и в самом деле сильно похудел, а его лицо стало болезненно-бледным.
– Я, как мы и договорились, съездил в Лондон на встречу с Томом Мартином, президентом агентства «Глоубал Труп». Я сказал ему, что мы не выплатим остаток суммы до тех пор, пока наш заказ не будет выполнен полностью. Я еще раньше заявил ему об этом по телефону, но после моей личной встречи с ним у него уже не должно было остаться никаких сомнений в том, что мы не шутим.
– И что он тебе ответил? – спросила Мерседес.
– Он сказал, что цена возросла, потому что его человек потратил больше времени, чем предполагалось, поскольку выполнить этот заказ при сложившихся обстоятельствах было чрезвычайно трудно. Я ему ответил, что мы не согласны и не дадим им больше ни одного евро, если они не выполнят свои обязательства по контракту, причем цена пересмотру не подлежит. Мы с ним долго спорили, но затем все-таки пришли к компромиссу. Если его человек окончательно решит этот вопрос в ближайшие дни, мы ему выплатим премию; если же нет, он получит только то, о чем было договорено ранее.
– А где сейчас находится Клара Танненберг? – поинтересовался Бруно.
– Еще несколько дней назад она была в Париже, но теперь приехала в Мадрид, где скоро откроется выставка предметов из какого-то древнего храма, который она, насколько мне известно, несколько месяцев раскапывала вместе с группой археологов из половины стран Европы, – ответил Ганс. – Не знаю, как им это удалось сделать, если принять во внимание обстановку в Ираке.
Карло казался грустным, а мысли его, очевидно, витали где-то далеко. Он почти не участвовал в разговоре и лишь рассеянно смотрел по сторонам, не глядя в глаза своим друзьям.
– Чем ты озабочен, Карло? – спросил Ганс.
– Ничем… По правде говоря, мне кажется, что нам следовало бы на этом остановиться. Альфред Танненберг мертв, и мы уже совершили то, в чем клялись когда-то.
– Нет! – крикнула Мерседес. – Мы не отступимся от своих намерений! Мы поклялись, что убьем и его, и всех его потомков. Клара Танненберг – единственная внучка подонка, она последняя из Танненбергов, и она должна умереть.
Бруно и Ганс опустили головы, понимая, что им вряд ли удастся переубедить Мерседес.
– Мы это сделаем, обязательно сделаем, однако я вполне понимаю Карло: эта женщина ни в чем не виновата…
– Ни в чем не виновата? – гневно воскликнула Мерседес. – Ни в чем не виноватой была моя мать, и ваши матери, и наши братья и сестры. Ни в чем не виноватыми были все мы – те, кто находился в Маутхаузене. Нет, ее нельзя считать невиновной, она ведь принадлежит к роду этого подонка. Если вы собираетесь отступиться от нашей клятвы, то скажите мне об этом… Я сама доведу это дело до конца, и мне наплевать на то, что вы оставите меня одну…
– Пожалуйста, Мерседес, давай не будем спорить! – перебил ее Бруно. – Мы сделаем все, о чем договорились, однако мнение Карло заслуживает нашего внимания.
– Клара Танненберг умрет, хотите вы этого или нет! – заявила Мерседес. – В этом можете быть уверены.
Трое мужчин поняли, что теперь уже никто и ничто не сможет предотвратить смерть Клары.